Алиби Шубина на момент пожара в бане Арина проверила сразу после беседы с Морозовым. Да, лежал в госпитале и передвигаться самостоятельно вряд ли мог. Но если так, значит, предсмертное «признание» теряет смысл! Или обретает какой-то другой. Может, кому-то было очень нужно повесить все эти дела на Шубина? Но зачем? Дела давно в архиве, приговоры вынесены и исполняются, виновные сидят. Или сидят и впрямь невиновные? И журналисты вон как оживились. Хотя это-то как раз более-менее понятно: их почти наверняка расшевелил кто-то из адвокатской конторы, что обслуживала — а может, и продолжает обслуживать — господина Транько. И если информация о шубинском «признании» ушла на сторону, то адвокаты Транько — первые интересанты этого дела.
Но, интересанты или нет, а Шубин-то тут каким боком? И, главное, остальные-то шесть убийств из его списка — они-то как туда попали?
На весь этот ворох фактов и фактиков надо было посмотреть с какого-то правильного ракурса — и все сложится. Как узор в калейдоскопе. Но как найти этот правильный ракурс?
Окно без штор выглядело неприятно голым, и от этого казалось, что в кабинете очень холодно. Может, все-таки домой уйти? Не к Эрику, а именно домой, где, говорят, и стены помогают. Может, подскажут какую-нибудь плодотворную дебютную идею?
Быстро, боясь передумать, она написала Эрику короткую смску, сообщая, что сегодня за ней заезжать не нужно. Вздохнув, нажала «отправить». Да, надо домой, хоть и рано еще, трех часов нет. Но она же молодец? Галерею раскрутила? Значит, имеет право на небольшую поблажку. И Майка обрадуется. Вот только чайник еще раз вскипятить — может, еще одна порция кофеина создаст кумулятивный эффект? Ну и — вдруг Эрик перезвонит?
Чайник она налила в туалете — в приемную, где был установлен кулер, появляться не хотелось: Ева сразу заметит, что с Ариной «что-то не то», станет угощать конфетами, говорить всякие сочувственные глупости и вообще проявлять дружескую поддержку.
Арина уже заворачивала в свой коридор, когда в спину ударил Евин оклик:
— Арина!.. Арина… Эй, Вершина, не слышишь? Ты домой, что ли, собралась? Или наоборот, вся в процессе? Отвлекись, руководство твоего доклада жаждет.
От неожиданности Арина вздрогнула, и возле двери в ее кабинет образовалась неприличная лужа — из чайника все-таки плеснуло.
— Беги давай, я подотру, — скомандовала, подскочив, Ева. — И чаю тебе сделаю, в смысле кофе. А ты лучше поторопись, Пахомыч что-то искрами сыплет аки Зевс-громовержец.
Вопреки Евиному предупреждению, ни громами, ни молниями Пахомов не разбрасывался. Однако и чаем с плюшками Арину поить явно не собирался.
— Вершина! Ты с ума сошла? Скажи, что меня неверно информировали.
— О чем, Павел Шайдарович?
— Ты что, в самом деле девчонку Бриаров задержала?
— Задержала, Павел Шайдарович, — кротко признала Арина и, не слушая гневных «да как ты додумалась», так же кротко продолжала. — Пока на семьдесят два часа, имеем право, за это время как раз все экспертизы готовы будут, и обвинительное я напишу.
— Какие еще экспертизы?
— ДНК на орудии убийства, точнее, на шарфике, в который это самое орудие было завернуто — это раз.
— Где нашла? — совсем другим тоном, не возмущенным, а деловитым, спросил ППШ. — В галерее?
— Точно так. В кадке с араукарией. Не ругайте Карасика, я и сама туда от отчаяния полезла. Кто ж знал, что кадки у них двойные.
— Художница могла знать… — задумчиво произнес ППШ. — Если бы знать кто…
— Вот именно, — непочтительно перебила Арина. — Зверев напишет заключение по отпечаткам, Сурьмин по пистолету, может, еще Оберсдорф что-то извлечет из фотографий, которые там их сумасшедший поклонник нащелкал. Но в целом уже можно в суд готовить.
— Откуда отпечатки? — Пахомов даже в кресле привстал. — Ты определила кто есть кто?
— Ну да. Художники же без перчаток работают. Вот я и попросилась к владельцам картин поглядеть и пофотографировать, Лерыч как минимум три отпечатка на красочном слое выделил. И еще один — на том самом шарфике, в который пистолет был завернут.
Пахомов поморщился:
— Если это ее собственный шарфик, защита…
— Нет, Пал Шайдарович. Отпечаток кровавый. Ей же быстро очень пришлось действовать, вот и наследила. Отпечаток частичный, но для идентификации достаточно будет. Ну и, собственно, вот, — Арина положила перед ним протокол допроса Софи и флешку с видеозаписью. — Если это не признание, я уж и не знаю, что оно тогда такое.
— Что ж, готовь обвинительное. Но смотри, чтоб комар носу не подточил. Сама понимаешь, бриаровские адвокаты будут из кожи лезть. Мне уже звонили. И никакое признание нас не прикроет.
— Она убийца, Павел Шайдарович. Хотя мне ее, положа руку на сердце, даже жаль немного. Мамаша сделала себе куклу, а кукла не выдержала. Сломалась. Вот мамашу бы я с удовольствием за что-нибудь закрыла. Только ее не за что сажать. А дочка ее — убийца. И, кстати, я бы не удивилась, если бы оказалось, что Бриарша все поняла. Ей так даже удобнее: хорошая девочка осталась при ней, пройдет время и опять рисовать начнет, и все наладится. Ну а Николь что ж, земля ей пухом, от живой от нее только проблемы были.
— И тут Вершина все планы поломала?
— Что-то в этом роде. Там сложно все. В каком-то смысле для Софи даже приговор за убийство сейчас — это побег из той реальности, которая ей до смерти надоела. Ну сколько ей дадут? Лет восемь? Выйдет совсем еще молодая и, что для нее важнее, самостоятельная. Но для мамочки ее — да, тут полное фиаско жизненных устремлений выходит.
— Попортит она еще нам крови.
Арина только плечами пожала: попортит — значит, попортит, что ж теперь, убийцу отпускать? И, кстати, мог бы суровый начальник и на похвалу расщедриться — все-таки она, Арина, гиблое дело раскрутила.
Но Пахомов вдруг, сдвинув брови, спросил:
— Что по Шубину? Срок подходит, не забыла? — Кресло, громыхнув, катнулось туда-сюда.
Арина вздохнула:
— Не забыла. Дела надо возобновлять. По вновь открывшимся обстоятельствам.
— Улики новые появились? — спросил ППШ уже мягче.
— Чтоб улики появились, Пал Шайдарович, надо копать. В половине дел из шубинского списка очевидных следственных действий не проведено. Возобновлять надо, — упрямо повторила она, уже понимая, что толку не будет. — Хотя бы некоторые.
— Хорошо. Поможешь Баклушину, он поджог возобновляет и убийство Ведекина.
— Как — Баклушину? А почему он? — это вышло растерянно, почти по-детски.
— Потому что у него, в отличие от тебя, есть что мне на стол положить. Что-то более конкретное, чем… домыслы, — непривычно многословно, но сухо ответил Пахомов. — Почему не я, надо же! Что еще за счеты, Вершина?
Она промолчала, конечно. Хотя было очень обидно.