— Предоставление оправдательного материала или свидетелей защиты — это самое последнее, чего хотел бы трибунал. Господа только и мечтают, чтобы адвокаты провалились, — возразила я.
Главным пунктом обвинения против королевы являлось преднамеренное доведение страны до финансового краха. Далее ей вменили, что она обрекла народ на голодную смерть, предала безопасность Франции и вступила в сговор с австрийским кабинетом министров, а также — и этот пункт вызвал гневный шепот в зале — планировала кровавую резню среди парижан.
Мария-Антуанетта сидела на скамье во второй день процесса — ее защитники потребовали предоставить эту возможность — в своем белом халате и в черном чепце и с интересом следила за судебным разбирательством. И в этот день она не дала себя запугать, оставалась стойкой и держалась по-королевски, что резко контрастировало с ее жалким внешним видом.
К концу второго судебного дня в зале среди зрителей поднялось заметное волнение, причем обвиняемой удалось завоевать симпатии, прежде всего всех присутствовавших женщин.
Журналист Эбер, по прозвищу Папаша Дюшен, заклятый враг обвиняемой и монархии вообще, заявил суду, что дофин, которого он называл «маленький Капет», признался в совершении «актов разнузданного порока» своей матерью и своей теткой, даже в кровосмесительных действиях между матерью и сыном.
В зале суда наступила мертвая тишина, когда заключенную номер 280 призвали ответить на это обвинение. Она поднялась с места с выражением отвращения на лице, ее голос дрожал от негодования:
— Я обращаюсь к совести и чувствам всех матерей, которые находятся в зале. Пусть поднимутся те, кого не потрясло даже одно только представление о подобных ужасных вещах.
Зал забурлил. Присутствующие женщины закричали, выражая протест Эберу. Судьям пришлось несколько раз призывать людей к порядку, но они не хотели успокаиваться. Теперь среди публики нашлись и возмущенные мужчины. И даже рыночные торговки чуть не стали аплодировать королеве. Во всяком случае, из угла, где они сидели, раздались крики:
— Долой Эбера, долой Эбера!
На следующий день вызвали свидетелей, задачей которых было обвинить королеву. Мадам Франсина и этот день провела в зале суда.
По сигналу свидетели монотонно произнесли свои показания, более или менее заученные. Прозвучала самая грубая бессмыслица, начиная с непонятных заговоров о мнимой подделке денег и до недоказанных отношений с политическими врагами Франции. Председатель суда, однако, не постеснялся в конце судебного дня заявить:
— Все политические события последних пяти лет являются свидетельством против заключенной номер двести восемьдесят.
Теперь на самом деле ни один человек уже не мог сомневаться в исходе этого смехотворного процесса. Двенадцать присяжных после всего часового совещания пришли к единому мнению — доказано, что гражданка Капет виновна по всем пунктам обвинения.
Спокойно и сдержанно, на этот раз снова в своем не раз заштопанном черном платье, Мария-Антуанетта на следующий день выслушала приговор. Она не выказала никаких эмоций — такого удовольствия она своим врагам не доставила. Молча и с высоко поднятой головой королева позволила двум стражникам провести себя через переполненный зал, в котором многие аплодировали приговору, назад в тюрьму.
Было уже пять часов утра, еще темно и ужасно холодно. По воле ее судей единогласно принятый приговор палач должен был привести в исполнение уже в полдень того же дня.
— Месье Шово-Лагард и ее второй защитник, — сказала мадам Франсина, — сразу после окончания судебного процесса взяли их под стражу. Я думаю, — размышляла она, — судьи хотели помешать адвокатам, рассказать что-нибудь приближающимся союзникам. Кроме того, в обосновании приговора о гнусном подозрении в инцесте не упоминалось.
Процесс висел на волоске из-за недовольства народа в зале!
От одной служанки на кухне у Максимилиана Робеспьера я узнала следующее:
— Мой господин сидел как раз за столом, когда гонец из суда сообщил ему об упреках Эбера против королевы. Тут с моим господином случился приступ бешенства. В ярости он даже разбил тарелку об пол, грязно выругался и разразился бранью: «Этот безмозглый идиот еще спасет своими безвкусными нападками королеву от гильотины, пробудив сочувствие у слабоумного народа», — кричал вне себя месье Робеспьер.
В мрачной темнице измученная королева села и написала прощальное письмо своей невестке Елизавете. Она благодарила ее за все и просила позаботиться о Людовике-Карле и Марии-Терезе. Мадам Розали в последние часы жизни была рядом с заключенной номер 280.
— Я смотрела ей через плечо, когда она писала письмо сестре своего покойного мужа. Это были четыре длинные страницы. Я также видела, как королева записала в свой молитвенник:
«16 октября 1793 года, половина шестого утра. Боже, смилуйся надо мной. У меня больше нет слез, чтобы оплакивать вас, мои бедные дети. Прощайте, прощайте.
Мария-Антуанетта».
Тридцать часов назад она съела тарелку супа. Столько ей пришлось ждать окончательного приговора присяжных. Теперь она была близка к обмороку. Несколько недель назад власти направили известного врача, доктора Субербьеля в ее камеру, чтобы он осмотрел высокопоставленную заключенную. Он установил, что влажность крошечного помещения вредна для ее здоровья.
— Вредна? — спросила на это вдова Капет и, усмехнувшись, добавила: — Боюсь, пребывание здесь вообще крайне вредно для меня.
— Я спросила ее, — продолжала Розали. — «Мадам, вы ничего не ели все это время. Что бы вы хотели сегодня утром?» И королева ответила: «Милое дитя, мне ничего больше не нужно. Для меня все кончено». Услышав это, я разразилась слезами. Эта женщина не заслужила смертной казни.
— Да, — сказала я, — но ей не повезло, в глазах народа она стала символом всех зол старого режима. Ей приходится расплачиваться за всех ненавистных аристократов. А это несправедливо.
— «Мадам», — все-таки сказала я, — рассказывала Розали Ламорлье, — «Я поставила разогреть немного супа, можно я вам принесу?» Тут она заплакала и кивнула. Я поставила на маленький стол эту жалкую еду смертника, и она из вежливости съела пару ложек. Для своего последнего выхода королева захотела переодеться. Она решила быть во время казни в белом халате. Мария-Антуанетта натянула белый льняной чепец на свои жидкие седые волосы и стала ждать судей, трое из которых вскоре протиснулись в ее тесную камеру и, сморщив носы, еще раз зачитали ей приговор. Потом вперед выступил палач, высокий, довольно молодой человек, крепкий и немного неуклюжий. Он был сыном палача Сансона, который так поспешно обезглавил Людовика Шестнадцатого. Возможно, подумали, что молодой сделает это лучше. Он связал королеве руки, оставив висеть концы веревок; так он мог вести ее как тельца на заклание. Прежде чем пришел палач, у Марии-Антуанетты побывал священник, чтобы она могла покаяться в грехах. Я его знала, он был приходским священников в Сен-Ландри, так называется церковный приход, в который входит Консьержери. Королева спросила его, приносил ли он присягу новой конституции, и когда святой отец ответил утвердительно, она отказалась даже выслушать его. Но он не ушел, а сопровождал ее в последний путь.