Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Митрофанов cтр.№ 71

Директория Французской республики, несмотря на свой отказ в 1799 г. от излюбленной практики негласно управлять общественным мнением, вынуждена была безотлагательно заняться вопросами пропаганды. В числе заметных образцов республиканской франкоязычной публицистики обращает на себя внимание сочинение Форнеро.

Памфлет Форнеро под названием «Взгляд на современное состояние России в физическом, нравственном, экономическом, политическом и военном отношениях, или Русские как они есть. Написано другом Истины», вышедший анонимно при покровительстве французских властей летом 1799 г. в Лозанне, насыщен лозунгами и образами 1793 г. ^[668] Форнеро предсказывал, что кампания 1799 г. непременно должна завершить семилетнюю «кровавую и славную борьбу республиканцев против королей» ^[669]. Русских солдат франкоязычный швейцарец-республиканец изображал в виде орды северных «варваров», как орудие слепой мести тиранов и как «неутомимых и непобедимых воинов», пришедших с Севера, дабы покончить с защитниками дела свободы. Желая подчеркнуть внутреннюю слабость России, он сравнивал ее с «колоссом на глиняных ногах»: «[Россия. - А. М.] - это великолепный колосс, похожий издалека на статую Навуходоносора, неспособный вблизи спрятать своих глиняных ног, из-за которых и рухнет при первом же малейшем ударе» ^[670]. В этих строчках легко угадывалось пропагандистское назначение памфлета, однако само представление об истощенной России, которая погубит себя непрерывными завоеваниями, было характерно для мыслителей Века Просвещения. Форнерод невысоко оценивал боевые качества и способности русских солдат, утверждал, что армия в России - самая низкооплачиваемая, состоит из крепостных крестьян и иррегулярных казацких, калмыцких и татарских частей, что русские офицеры заметно уступают иностранцам на русской службе и победы достигаются благодаря опыту последних.

Как было показано выше, публицисты конца XVIII в. активную русскую политику в Европе чаще всего связывали с преобразованиями начала века и реализацией замыслов Петра Великого. Не обошел петровскую тему и Форнеро - он акцентировал внимание на незавершенности и ограниченном характере едва начавшегося процесса цивилизации в России. По мнению публициста, поверхностный характер петровских реформ был обусловлен не только плохой подготовленностью народа к преобразованиям, но и неправильным выбором учителей. «Русские еще и сейчас такие же, какими были в начале века и накануне [правления] Петра I. И, несмотря на то, что пишут и публикуют об их так называемой цивилизации, на самом деле она привела только к тому, что добавила пороки других наций к недостаткам, которыми [эта нация] уже обладала, ничуть не исправив их характер. [Это произошло] отчасти благодаря неправильному выбору учителей, которые по большей части являлись отбросами Европы» ^[671].

Иначе говоря, Форнеро полагал, что процесс цивилизации по западному образцу принес России гораздо несравнимо больше вреда, чем пользы, а превозносимые прежде достижения Петра I были мимолетны: царь извлек Россию из мрака и невежества, стремясь «заставить ее на один-единственный миг блеснуть фальшивым сиянием среди других держав» ^[672], в то время как русский народ, по его мнению, и «вовсе не изменился, он еще так же неразвит, невежествен, суеверен и, может быть, более несчастен, чем раньше» ^[673]. Россия, единожды, по воле своего царя просиявшая «среди ночного мрака», посеяв изумление и испуг среди европейцев, пронеслась, словно комета по небосводу, и быстро исчезла, не оставив после себя никакого следа, заключал швейцарский публицист. Как видим, Форнеро от привычной для большинства современных публицистов демонстрации существования угрозы со стороны России переходил к доказательству призрачности русского могущества.

Восприятие Российской империи как военного противника в 1799 г. все же вынуждало относиться к ней более реалистично. Российские социальные реалии определенно отождествлялись со схожими категориями французского Старого порядка. Показательны принципиально новые параллели, которые проводил Форнеро между вступившими в военное противоборство Россией и Францией. И не удивительно, что человек эпохи Революции начинал задаваться вопросом о возможности повторения революционного сценария и в самой России. И если такое повторение возможно, то к каким результатам оно может привести. Форнеро не сомневался в том, что царствующий император Павел в результате очередного переворота вскоре лишится престола, на который взойдет или его жена, или сын. Во-первых, русские за семьдесят лет привыкли к мягкому женскому правлению, полагал Форнеро, при котором они пользовались свободой и безнаказанностью (речь, прежде всего, шла о дворянстве). Во- вторых, все сословия, вплоть до крепостных крестьян, ощутили на себе тяжелый и непоследовательный характер Павла I, к тому же, как доказывал автор, идеи Французской революции уже пустили на русской почве глубокие корни: «Поскольку французские принципы имеют больше сторонников среди русской знати, чем полагают, - писал Форнеро, - то вполне возможно, что, развиваясь при внезапном и удачном стечении обстоятельств, они приведут к полноценной революции» ^[674]. Отметим эту важную особенность: франко-швейцарский публицист обозначал словом «революция» радикальные перемены в общественном устройстве страны, а не простую смену фигур на престоле в результате заговора, поэтому все известные дворцовые перевороты XVIII в. к категории «революций» он не относил. Так или иначе, Форнеро, как и его предшественники, использовал аргументы, доказывавшие неудачу российского цивилизационного проекта и агрессивные планы русских в Европе.

Но пропаганда военного времени не отражала всех аспектов восприятия России, ибо общественное мнение, несмотря на цензуру и репрессивные эпизоды, старалось отстаивать свою автономию.

Особенно это заметно при обращении к источникам, авторы которых относились к лево-республиканскому направлению (т. н. «неоякобинцы») ^[675]. Демократически настроенные политики и журналисты в период с мая по август 1799 г. группировались вокруг «общества Манежа» и нескольких редакций (газеты «Journal des hommes libres de tous les pays», «Le père Duchesne» и другие). И хотя в Совете пятисот и Совете старейшин значительное число депутатов придерживались именно таких взглядов, но, как отмечает Б. Гэно, нельзя говорить о существовании в этот момент устойчивой «парламентской группы» с общей дисциплиной и программой действий, и в таких условиях значительно возрастала роль отдельных ярких и решительных публицистов.