С той минуты, как я вспоминаю это его «девушка», лекция окончательно идет боком, и все, что я делаю — это смотрю на часы. Время, как назло, тянется невыносимо медленно, и когда звенит звонок, я, едва попрощавшись с Кьяной и Харом, вылетаю из аудитории. До столовой не так уж далеко отсюда, и за парочку поворотов я заставляю себя сбавить шаг, чтобы не выглядеть запыхавшейся.
Впрочем, наверное, я все равно выгляжу', поэтому когда вижу его, на ходу поправляю волосы и спрашиваю как можно более небрежно:
— Привет. Ты про Эн хотел поговорить?
Он смотрит на меня, смотрит как-то слишком долго, и под его взглядом мне становится невыносимо жарко. Правда, еще горячее становится, когда К’ярд произносит:
— Про нас.
— Что значит — про нас?
То, что я спросила это, глядя ему в глаза, до меня дошло уже постфактум, горящими щеками и слишком откровенным желанием сбежать. Хотя куда мне от него бежать в Кэйпдоре? Нет, куда мне от него бежать в Ландорхорне? Куда мне вообще от него бежать?
— Про нас — это то, о чем не говорят на голодный желудок, — не дожидаясь ответа, меня подхватывают под локоть и увлекают за собой.
Сегодня в столовой на нас смотрят все без исключения, причем если раньше это был такой исследовательский интерес, то теперь во взглядах помимо любопытства зависть, насмешка, раздражение, любопытство: столько эмоций, что у меня начинает кружиться голова. Никогда раньше на меня не обращали столько внимания, и не обратили бы — даже если бы я доучилась до победного седьмого курса в Кэйпдоре и сделала бы открытие в области лиабиологии, которое изменило бы мир. Вся причина этого внимания — Лайтнер К’ярд, но что самое странное, страшное, невыносимое и вместе с тем восхитительное — так это то, что мне это нравится.
— Что будешь? — интересуется он, на ходу изучая интерактивное меню, и, кажется, тоже совершенно не замечает этих взглядов.
— У меня есть деньги, — говорю я и тянусь за картой.
К’ярд тяжело вздыхает.
— Деньги не едят, Мэйс.
Я смотрю на него.
— Ты меня прекрасно понял.
— В этом-то и проблема, — я не успеваю открыть рот, когда он уже делает заказ. На двоих.
Мне невыносимо хочется заказать себе отдельно, а потом посмотреть, как он будет все это есть, но я решаю, что лучше об этом говорить. Раз уж зашел разговор «про нас».
— Я не хочу, чтобы ты за меня платил, — говорю я, когда мы садимся за столик.
— Ты хочешь сказать, что я не в состоянии заплатить за свою девушку?
Нет, надо было все-таки взять себе что-нибудь отдельно. А воды попросить из холодильника, чтобы его полить.
— Я не твоя девушка, К’ярд.
— Да ладно? — Он приподнимает брови. — Почему?
Вопрос ставит меня в тупик.
— Потому что я человек, а ты въерх.
— Это должно меня смутить?
— Нет, это смущает меня.
— Почему?
— Я сейчас полью тебя соком.
— А я полью соком тебя, — замечает он совершенно серьезно. — Хороши мы будем, оба политые соком, правда?
С ним невозможно говорить серьезно. Несерьезно, впрочем, тоже: для сына правителя Ландорхорна не существует преград, границ, которые нельзя перейти, и я совершенно не представляю, что с этим делать. Почему на его месте не мог оказаться любой парень, обычный, простой, че-ло-век? Просто такой же невыносимый и такой же, к которому меня тянет со странной, все возрастающей силой… но похоже, он такой один. И с этим надо что-то делать, потому что если ничего не сделать с этим сейчас, потом будет поздно.
— Слушай, Лайтнер, — говорю я. — Мы оба прекрасно понимаем, что твоей девушки из меня не получится. Мы для этого слишком разные.
— Так даже интереснее.
Вздыхаю.
— Интереснее для кого? Для всех в Кэйпдоре? Для прессы? Для твоей семьи?
— Это все, что тебя волнует?
Я моргаю.
— А этого мало? По-моему, более чем достаточно.
— По-моему, это все едхова хрень, — он морщится. — Прости, Мэйс, но я устал ходить кругами, как Эн вокруг рифа. Лично мне важно только одно: ты хочешь со мной быть, или нет?
От обезоруживающей простоты этого вопроса темнеет перед глазами. А может, не от простоты, может от смысла — ты хочешь со мной быть? Он всерьез считает, что все так просто? Что я могу сказать «да» (потому что очень хочу), и завтра мы станем парой? Море, нет. Парой мы не станем, правильная постановка фразы — я стану его девушкой. Его. Как это странно звучит. Как-то фантастически.
— Ты не понимаешь, — я качаю головой.
— Нет, это ты не понимаешь, Мэйс, — он хмурится. — Да или нет. Остальное… с остальным я разберусь.
Последнее он произносит так, словно для него действительно не существует никаких «но», и мне до одури хочется в это верить. Впервые в жизни мне хочется верить в сказку, которых в моей жизни никогда не было, но сказки опасны именно тем, что в них веришь. А потом открываешь глаза в реальности.
— Могу я подумать? — говорю я.
— О чем?
— О том, о чем ты меня просишь. — Точно так же впервые в жизни я не хочу зажимать чувства и слова, которые настолько мои, что никому другому я бы их не сказала. — Я родилась в другом мире, К’ярд. В этом мире въерхи не встречаются с людьми, по крайней мере, не встречаются так, как это представляю себе я. Мы никогда не сможем вместе пойти… я не знаю, в гости, на юбилей твоего отца.
— С юбилеем точно придется подождать, — говорит он. — Но по-моему, ты забегаешь вперед, Мэйс. Я просто предложил тебе встречаться.
Да, это звучит так, как и должно было звучать, но сейчас почему-то становится невыносимо больно. Я поднимаюсь, и он мгновенно поднимается следом, меняясь в лице.
— Вирна, я не это хотел сказать.
— А что ты хотел сказать? У меня есть сестры, о которых надо заботиться, у тебя есть эйрлат, который нужно пару раз в год загнать на станцию техобслуживания. Это та разница, которая не позволит нам быть вместе.
— Это та разница, которая сидит у тебя в голове, — серьезно говорит он. — Помимо эйрлата у меня есть брат. Младший брат, с которым я, правда, крайней редко общаюсь, потому что он мелкий надоедливый засранец. Если ты захочешь, я вас познакомлю. Позже. А о твоих сестрах мы можем заботиться вместе уже сейчас. Уже заботимся. Вот что я хотел сказать, Мэйс. Только это. Ничего кроме. Я хочу попробовать…
Лайтнер плотно сжимает губы, потом качает головой.
— Я хочу быть с тобой. Это же так просто. Да или нет?
— Для тебя, — говорю я, но все-таки опускаюсь за стол. Потому что когда мы вот так стоим друг напротив друга, на нас пялятся все, и это уже слишком.