Под знаком черного лебедя - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Митчелл cтр.№ 56

– Постыдная – не совсем точное слово.

– А какое же слово – совсем точное?

– Писать стихи – это… – я шарил глазами по солярию, но у мадам Кроммелинк взгляд как захватный луч, – это… вроде как… для голубых.

– Для голубых? Голубое небо?

Безнадежно.

– Стихи пишут… только ботаны и лохи.

– Так вы один из этих… ботанов?

– Нет.

– Значит, вы один из лохов, хоть я и не знаю, кто они такие?

– Нет!

– Тогда ваша логика мне совершенно непонятна.

– Если у человека отец – знаменитый композитор, а мать – аристократка, ему позволено гораздо больше, чем тому, кто учится в государственной школе и у кого папа работает в компании розничной торговли. В частности, писать стихи.

– Ага! Истина! Вы боитесь, что волосатые варвары не примут вас в племя, если вы пишете стихи.

– Да, более или менее.

– Так более? Или менее? Какое слово – совсем точное?

(Вот же прицепилась.)

– Это верно. Именно так и есть.

– И вы желаете стать волосатым варваром?

– Я мальчик. Мне тринадцать лет. Вы сами сказали, что тринадцать лет – мучительный возраст, и это правда. Если ты не такой, как все, твоя жизнь становится адом. Так случилось с Флойдом Чейсли и Бестом Руссо.

– Вот теперь вы заговорили как настоящий поэт.

– Я ничего не понимаю, когда вы такое говорите!

(Мама бы отрезала: «Не смейте со мной разговаривать таким тоном!»)

– Я хочу сказать, – вид у мадам Кроммелинк был почти довольный, – вы полностью стоите за своими словами.

– А это еще что значит?

– Вы сущностно правдивы.

– Кто угодно может говорить правду.

– О поверхностностях, Джейсон, да, это есть верно. О боли – нет, это не есть верно. Значит, вы хотите двойную жизнь. Один Джейсон Тейлор, который ищет успеха у волосатых варваров. Другой Джейсон Тейлор – это Элиот Боливар, который ищет успеха в литературном мире.

– И это так уж невозможно?

– Если вы желаете быть версификатором, – она водоворотнула вино в бокале, – весьма возможно. Если вы подлинный художник, – она пошвыркала вином во рту, – абсолютно никогда. Если вы не правдивы перед миром в том, кто и что вы есть, ваше искусство будет вонять фальшами.

Я не нашел ответа.

– И никто не знает о ваших стихах? Учитель? Доверенное лицо?

– Если сказать по правде, только вы.

Глаза мадам Кроммелинк иногда блестят по-особенному. Это не имеет ничего общего с освещением.

– Вы прячете свою поэзию от любимого человека?

– Нет, – сказал я, – я, э… нет.

– Не прячете свою поэзию или у вас нет любимого человека?

– У меня нет девушки.

Она стремительно, как прихлопывают шахматные часы, спросила:

– Вы предпочитаете мальчиков?

Я до сих пор не могу поверить, что она такое сказала. (Нет, могу.)

– Я нормальный!

«Нормальный?» – переспросили ее пальцы, барабанящие по стопке приходских журналов.

– Ну, мне нравится одна девочка, – выпалил я, чтобы доказать свою нормальность. – Дон Мэдден. Но у нее уже есть бойфренд.

– Ого? А бойфренд Дон Мэдден, он поэт или варвар?

(Она явно наслаждалась тем, как вытянула из меня имя Дон Мэдден.)

– Росс Уилкокс козел, а не поэт. Но если вы хотите сказать, что я должен написать Дон Мэдден стихи, – никогда в жизни. Надо мной вся деревня будет смеяться.

– Безусловно, если вы сложите неоригинальные вирши из амуров и штампов, мисс Мэдден останется со своим «козлом», а вы справедливо заслужите смех. Но если стихи – красота и истина, ваша мисс Мэдден будет ценить ваши слова превыше денег, превыше дипломов. Даже когда будет стара, как я сейчас. Особенно когда будет стара, как я сейчас.

– Но, – я сменил тему, – ведь кучи людей искусства используют псевдонимы?

– Кто?

– Мм… – Мне пришли в голову только Клифф Ричард и Сид Вишес.

Зазвонил телефон.

– Истинная поэзия – это истина. Истина непопулярна, и поэзия тоже непопулярна.

– Но… истина о чем?

– О! О жизни, о смерти, о сердце, о памяти, о времени, о кошках, о страхе. О чем угодно.

Кажется, дворецкий тоже не спешил брать трубку.

– Истина – везде, как семена деревьев, и даже обман содержит зерна истины. Но глаз туманится рутиной, предрассудками, беспокойствами, сплетнями, хищничеством, страстями, ennui ^[15] и, самое плохое, телевидением. Отвратительный прибор. Телевидение было здесь, у меня в солярии. Когда я прибыла. Я бросала его в погреб. Оно смотрело меня. Поэт бросает в погреб все, кроме истины. Джейсон. Вас беспокоит нечто?

– Э… у вас телефон звонит.

– Я знаю, что телефон звонить! Он может убирать себя чертям! Я разговариваю с вами!

(Мои родители вбежали бы в горящую асбестовую шахту, если бы им кто-нибудь туда позвонил.)

– Неделю назад мы согласились, «Что есть красота?» – неотвечаемый вопрос, да? Сегодня – еще большая тайна. Если искусство правдиво, если искусство свободно от фальшей, оно à priori красиво.

Я попытался это переварить.

(Звонящий наконец сдался.)

– Ваше лучшее стихотворение здесь, – она перелистала журналы, – это ваш «Вешатель». Оно содержит части истины о вашем дефекте речи, я права?

Привычный стыд ожег мне шею, но я кивнул.

В этот момент я понял: только в стихах я могу говорить то, что хочу.

– Разумеется, я права. Если бы это стихотворение было подписано «Джейсон Тейлор», а не «Элиот Боливар, к. н., ФБР, ГДР, Би-би-си», – она треснула кулаком по странице с «Вешателем», – истина будет величайшим позором в глазах волосатых варваров Лужка Черного Лебедя, да?

– Тогда мне останется только повеситься.

– Пфффф! Элиот Боливар, он пускай вешается. Вы, вы должны писать. Если вы по-прежнему боитесь публиковать под своим именем, лучше вовсе не публиковать. Но поэзия выносливей, чем вы думаете. Много лет я помогала в «Международной амнистии»…

(Джулия часто про них распинается.)

– Поэты выживали в лагерях, в карцерах, в пыточных камерах. Даже в этой унылой дыре на Ла-Манше живут и работают поэты… Хламсгит… нет, как же ее, у чертей, все время забываю… – Она постучала себя костяшками пальцев по лбу, чтобы вытряхнуть зацепившееся имя. – Рамсгит! Так что можете мне поверить. Государственные школы – значительно меньший ад.