Затем медленно стал вводить препарат.
– Не двигайтесь. Пожалуйста. Придется подождать. Нужно ввести приличную дозу. …Что только на пользу, – возвратился он к тону своих замечаний о звуковых характеристиках. – Есть побочный эффект или нет, все логично. Здоровые органы обладают сильным электрическим полем, больные – слабым или вообще им не обладают. А таким простым и примитивным инструментом, как этот электроскоп, можно определить, есть ли в организме мутировавшие клетки и, если есть, насколько большая колония, насколько все серьезно.
Он проворно перехватил шприц, не изменяя давление поршня и не тревожа иглу. Становилось некомфортно: боль разливалась в синяк.
– Если вдруг интересно, почему от шприца тянется провод (хотя бьюсь об заклад, вам все равно и вы прекрасно понимаете, что весь этот треп исключительно, чтобы занять голову), я объясню. Это – кабель, проводящий переменный ток высокой частоты. Получается, жидкость, благодаря возникающему переменному полю, с самого начала нейтральная как магнитно, так и электростатически.
Внезапно он аккуратно вытащил иглу, согнул руку, вложив во внутреннюю часть локтя ватный тампон.
– Такое после процедуры я слышу впервые, – сказала она.
– Что именно?
– В кассу не надо, – пошутила она.
И снова волна одобрения, на этот раз выраженная словесно:
– Мне нравится ваша манера выражаться. Как себя чувствуете?
– Словно внутри дремлет огромный истеричный монстр, и я, его хозяйка, умоляю всех вокруг ходить потише, – подыскала она точную формулировку, насмешив его.
– Скоро возникнет такое необычное ощущение, что времени истерить не будет.
Он встал, чтобы вернуть шприц на стол, и пока шел, сворачивал кольцами провод. Выключив поле переменного тока, он вернулся с огромной стеклянной чашей и квадратным куском фанеры. Положил перевернутую чашу на пол рядом с девушкой и накрыл фанерой.
– Я что-то похожее уже видела, – начала она. – Когда училась в средней школе. Там вызывали искусственные молнии с помощью… дайте-ка вспомнить… да, такая длиннющая лента, переброшенная через блоки, к ней шли мелкие провода, а сверху – огромный медный шар.
– Генератор Ван-де-Граафа.
– Точно. Что только с ним не делали. Точно помню, как стою на доске на такой же чаше и меня заряжают этим генератором. Я почти ничего не почувствовала, только волосы встали дыбом. Настоящее пугало. Вот все потешались. Потом сказали, через меня прошло сорок тысяч вольт.
– Отлично. Рад, что у вас есть что вспомнить. Хотя на этот раз будет небольшое отклонение. Навскидку… еще на сорок тысяч.
– Ого!
– Не переживайте. Пока вы изолированы, а заземленные или относительно заземленные объекты – я, например, – держатся подальше, фейерверков не предвидится.
– Вы возьмете такой же генератор?
– Не совсем. И уже все готово. Вы и есть генератор.
Она подняла руку с подлокотника мягкого кресла, и послышался треск искр и слабый запах озона.
– Я? Ох…
– Вы, и мощней, чем я думал, и быстрее. Вставайте.
Она стала подниматься: сначала медленно, но закончила уже рывком. Когда тело отделилось от кресла, девушка на долю секунды оказалась в клубке разбрызганных сине-белых нитей. Которые, хотя, может, это она сама, протолкнули ее метра на полтора вперед. В буквальном смысле в шоке, почти обезумев, она еле удержалась на ногах.
– Аккуратно, – крикнул он, и девушка, задыхаясь, пришла в себя. Он сделал пару больших шагов назад. – А теперь становитесь на доску. Живо.
Она послушалась, оставив два огненных следа там, где сделала два широких шага. Стояла, покачиваясь на доске; начинали шевелиться волосы.
– Что со мной творится? – закричала она.
– Наконец-то заряжаетесь, – весело сказал он, но в этот момент чувство юмора ей отказало.
– Что происходит?
– Все идет нормально, – утешил он.
Он подошел к лабораторному столу, включил звуковой генератор. Тот глухо завыл на частоте 100–300 Гц. Увеличив громкость, он взялся за ручку, регулирующую высоту. Генератор заревел повыше, и в этот момент золотистые волосы девушки затрепетали и встали дыбом, каждый волосок лихорадочно пытался отделиться от остальных. Он подкрутил тон до десяти КГц, еще немного, потом еще, доводя до не воспринимаемых ухом 11 КГц, отдающих в животе. В крайних пределах ее волосы вдруг падали, но примерно на тысяче становились торчком, делая ее похожей, по ее же словам, на «сияющую звезду». Она их чувствовала.
Прикрутив частоту до более-менее приемлемого уровня, он взял электроскоп и подошел, улыбаясь.
– Вы теперь и есть электроскоп, понимаете? И живой генератор Ван-де-Граафа. А еще сияющая звезда.
– Опустите меня, – только и смогла выдавить она.
– Не сейчас. Пожалуйста, оставайтесь на месте! Дифференциал между вами и всем, что вокруг, так велик, что если приблизитесь к чему-нибудь, то разрядитесь. Вам-то не повредит – это не динамическое электричество, – но еще обожжетесь или испугаетесь.
Он вытянул вперед электроскоп. Даже на таком расстоянии – при ее-то нервах – она видела, как разошлись золотые лепестки. Он обошел девушку кругом, внимательно наблюдая за лепестками, двигая прибором вперед и назад, влево и вправо. Когда он вернулся к звуковому генератору, то чуть уменьшил мощность.
– Вы излучаете такое поле, что не могу уловить колебания, – объяснил он и на этот раз подошел к ней еще ближе.
– Я больше не могу, не вынесу, – пробормотала она.
Он не услышал или не придал значения. Водил электроскопом около живота, потом пошел вверх, потом из стороны в сторону.
– Ага. Вот ты где, – обрадовался он, придвигая инструмент к ее правой груди.
– Что там? – застонала она.
– Опухоль. Правая грудь, внизу, ближе к подмышечной впадине. Среднего размера, – присвистнул он. – Но злокачественная, излучение идет адское.
Она покачнулась и рухнула вниз. Ей стало дурно, в глазах почернело, затем темнота уступила сине-белому сиянию, но тут же обрушилась снова куском падающей скалы.
Место, где стены встречаются с потолком. Еще стена, еще потолок. Раньше не видела. Было не важно. Забудь. Спи.
Место, где стены встречаются с потолком. Что-то мешает. Его лицо, так близко, истощенное, уставшее… взгляд настороженный, пронизывающий. Не важно. Забудь. Спи.
Место, где стены встречаются с потолком. А там, чуть ниже, почти закат. Над рыжими хризантемками в золотисто-зеленой стеклянной вазе. Снова что-то мешает… его лицо.
– Вы меня слышите?
Слышу. Не отвечай. Не шевелись. Не говори. Спи.
Комната, стена, стол, мужчина ходит… ночь в окне и хризантемы, как живые… Разве не знаешь, что они срезанные и умирают?