Естественно, та рана до сих пор бередила у старика.
– Па, прости. За то, что я тебе наговорил в тот раз. Я вовсе так не думаю. Неужели ты не понимаешь? Я просто хотел показать тебе, что у меня все хорошо. И что я многого достиг.
– Да уж, многого, как я гляжу. – Отец похлопал себя по штанинам. – И у меня хватает ума понять: если ты и дальше будешь потворствовать своему тщеславию, то в следующий раз ты окажешься уже в Ливенворте. Хотя, может, ты этого и добиваешься. Ради очередного громкого заголовка. Вот уж бизнес так бизнес!
Ну почему он никогда его не слышал?!
– Послушай, па, я знаю, как ты относишься к газетчикам. Мне известно о твоей драке с репортером в шахте. Из-за которой ты ушел тогда с работы. Но не все журналисты такие, поверь мне.
Отец вздрогнул, застигнутый врасплох.
– Я не такой.
Эллис не опробовал новую стратегию. Он только старался быть честным. А совесть сразу засекла в его словах ложь.
Он не мог отрицать, что сорил долларами направо и налево, подкупая своих «информаторов» ради возможности первым заполучить и опубликовать сенсационные новости. И правда была в том, что он собой при этом гордился. Эллис не причислял себя к стервятникам, готовым пойти на все ради резонансной статьи. А ведь, по сути, он немногим от них отличался.
– Тогда почему, черт возьми, – холодно возразил отец, – мне пришлось внести залог, чтобы вытащить тебя из тюрьмы?
Это не был вопрос. Еще один подкол. Еще одно допущение.
Эллис был слишком измучен – во всех отношениях – чтобы удержать поток эмоций, выплеснувшихся из его глотки:
– Ты хочешь от меня еще извинений? Прекрасно! Извини, что разочаровал тебя сегодня вечером. Извини за то, что ты уволился с завода. Извини за то, что моя работа в «Экземайнере» равносильна для тебя работе за гроши. Извини за то, что я всякий раз оказываюсь для тебя недостаточно хорошим! Что бы я ни делал и ни говорил! И, главное, извини за то, что тогда, когда умер мой брат, ты потерял не того сына!
Вот так!
Невысказанное наконец прорвалось наружу.
Отец уставился на него с широко раскрытыми глазами. И на этот раз рядом не было никого, кто бы мог снять напряжение. Не было материнских рук, способных искусно и ласково удержать семью вместе.
Где-то вдалеке завыла собака. Сверкнули фары проехавшего мимо такси.
– Залезай в кабину, – выдавил в конце концов отец медленно и напряженно. И, повернувшись почти как робот, двинулся к водительской дверце.
«И это все? – возопил про себя Эллис. – Тебе больше нечего мне сказать?»
Опять все зазря? Он опять оправдывался, извинялся, открывал душу впустую? И опять потерпел поражение?
В полном молчании Эллис сел в грузовик. Его отец завел мотор; ему явно не терпелось поехать.
И не только ему.
Эллис снова вернулся мысленно в школу, вспомнил, как тогда вылез из машины, забрался в постель и попытался забыть, хотя бы на несколько часов, какой приговор его ожидал поутру.
А потом он заметил, что грузовик не едет, стоит. Вцепившись руками в руль, его отец смотрел прямо перед собой, в лобовое стекло. Через дорогу здание суда окроплял слабым мерцанием лунный свет.
– Папа? – вымолвил Эллис.
На миг он засомневался, что отец дышит. Но потом он заговорил, как будто сам с собою:
– В шахте произошло обрушение.
Сбитый с толку, Эллис наклонил голову. Но он заткнул рот своему внутреннему репортеру и стал терпеливо ждать, пока отец продолжит.
– Потребовалось тридцать часов, чтобы вытащить оттуда людей. Я только пришел домой, когда ты упал с велосипеда. И сломал себе руку. Мама повела тебя к врачу, а малыш дремал. Должно быть, я отключился… потому что следующее, что я услышал, был крик твоей мамы: «Генри не дышит!» Она держала малыша на руках и плакала. Его губки были синие, а личико… – Голос отца сорвался; а его сильные, мозолистые руки задрожали. Эллис сидел в шоке – и от всей истории, и от слез на отцовских глазах. – Я был от него в каких-то двадцати фунтах. Если бы я хоть раз на него взглянул, хотя бы раз…
Отец замолк; альтернативный вариант остался невысказанным.
Эллис выглянул в ночь; в голове завихрился коллаж из обрывочных воспоминаний. Они мелькали и сталкивались, как светлячки в банке. Глазами ребенка он видел тот день совершенно иным. И таким его запомнил. На целых двадцать лет. Увы! Отдалившись, грубя, ерничая… Четвертый стул за обеденным столом – всегда свободный и… занятый. Эллис вспомнил ночные брожения отца, шарканье шагов, частенько будившее его по ночам. Шагов, отяжелевших под грузом горя и… вины.
Как, черт возьми, он должен был сейчас отреагировать?
Эллис вспомнил слова матери. О том, что дети могут перестать дышать безо всякой причины. О том, что его братик отправился в иной мир, чтобы жить вместе с ангелами. Его отец наверняка все это слышал, даже сохранил в левом, логическом, полушарии своего мозга. Но логика тут помочь не могла.
Руки отца на руле шевельнулись. И Эллис испугался, что этот миг – миг тонкой связи между ними – прервется.
– Я могу понять тебя, папа, – произнес он.
Заверение прозвучало пустым без конкретики.
Сознавая, что бремя на его сердце не сравнимо с бременем отца, Эллис все-таки решил все рассказать. Выложить всю правду, которая привела их поздним вечером к этому рубежу, к этому заветному мигу близости.
Больше не раздумывая, подавив всю внутреннюю цензуру, Эллис начал с самого начала. С тех дней, когда еще не было Лили, когда он еще не заглушил перегревшийся мотор и не увидел на крыльце двух ребятишек. Когда были лишь его юношеские мечты о признании и потакание собственному тщеславию.
Отец внимательно слушал.
Когда Эллис заговорил о своих перспективах и будущем Диллардов, схожесть его ситуации с отцовой стала очевидной: дети, трагедия и отчаянная жажда исправить необратимые ошибки.
Когда он наконец закончил свой рассказ, в кабине воцарилась тяжкая тишина. Только в этот раз она не ощущалась как осуждение.
– Что ты будешь делать? – спросил отец.
Реальный вопрос.
– Не знаю…
Честный ответ.
– Только я не сдамся, – добавил Эллис. – Пока эти дети не окажутся в безопасности.
Через пару секунд отец кивнул:
– Ты разберешься. – В его голосе прозвучала убежденность, в глазах сверкнула вера. И это значило для Эллиса много. Гораздо больше, чем поддержка, которую желал высказать ему отец.
В звуковом кино обычно в таких ситуациях отец обнимал сына или как минимум похлопывал его по плечу. У них ничего такого не произошло. Они просто поехали вперед, к машине Эллиса. Но возле школы, высадившись из грузовика, Эллис повернулся и протянул руку. И отец ее пожал. Не просто доброжелательно. А как равному.