И все-таки при всей своей претенциозности – это было впечатляющее зрелище. Отрицать этого Лили не могла. В центре каждого круглого стола сверкали шестирожковые канделябры. На отутюженных белых льняных скатертях, усыпанных багровыми лепестками, стояли одинаковые наборы золотой сервировочной посуды с идеально сложенными салфетками. Официанты в перчатках подливали гостям шампанское из хрустальных флейт (присутствие двух конгрессменов, как заметил Клейтон, явно избавило мероприятие от нудных формальностей).
– Позвольте? – выдвинул он для Лили стул. При свете свечей Клейтон в своем белом пиджаке, с черным галстуком-бабочкой и волосами, прилизанными специальной помадой, бесспорно, выглядел шикарно.
Лили вежливо улыбнулась и присела за стол, за которым собрались его нью-йоркские приятели-журналисты со своими женами. Клейтон пристроился рядом, и Лили подумалось, что со стороны они очень походят на пару. От этого ей сразу сделалось не по себе.
И она с радостью отвлеклась на речь, которую как раз в этот миг произносил отец невесты. Свой официальный тост он обильно сдобрил остротами, типичными для нефтяного магната. И только один раз шутливо прошелся по зятю. А потом люди за столом Лили погрузились в обычный для журналистов разговор. В паузах между затяжками они травили байки о выходках разгневанных редакторов, обсуждали политику новостных отделов и скандалы, не подлежавшие огласке. Описывали в красках свои стычки с печально известным Уильямом Хёрстом и подтрунивали друг над другом на тему того, чья газета больше заслуживала первого места в рейтингах.
Их жены также оживленно болтали, обмениваясь новостями об общих знакомых. А когда они, наконец-то, заговорили о детях, Лили встрепенулась: вот он – ее шанс поучаствовать в разговоре. Но она тут же сообразила, что любое упоминание о Сэмюэле потребует от нее объяснений. Ей придется либо озвучить неудобную правду, либо соврать. И Лили продолжила поклевывать свою перепелку и потягивать шампанское, притворяясь заинтригованной словами, вихрившимися вокруг нее.
Лишь позже, когда Лили поднялась и, извинившись, направилась в дамскую комнату, она ощутила во всей полноте воздействие шипучего напитка, несомненно, усиленное теплом бального зала. Она крайне редко позволяла себе алкоголь. Задержавшись в дамской комнате, чтобы собраться с мыслями, Лили вспомнила про конечную цель этого вечера.
Мимо нее проходили разные женщины, а она все стояла и стояла перед орнаментированным овальным зеркалом, убирая пряди, выбившиеся из-под шляпки. Потом решительно сделала несколько глубоких вдохов – выдохов и, придя, наконец-то, в себя, направилась обратно в зал. У входа в него ее поджидал Клейтон – с двумя их пальто, перекинутыми через руку.
– Вот вы где. – В его голосе прозвучала скорее озабоченность, чем облегчение.
Просеяв спутанные мысли, Лили попыталась сообразить, как долго она была в дамской комнате:
– Мы уже уходим?
– В ювелирном магазине у Таймс-сквер совершено ограбление. Поговаривают о стрельбе со смертельным исходом. Ребята допускают, что это мог быть сам Вилли Саттон, сбежавший из тюрьмы. – Клейтон двинулся к другим газетчикам, забиравшим верхнюю одежду у гардеробщиц. – Конечно… если вы хотите… мы можем тут остаться…
Но лихорадочный блеск в глазах Клейтона сказал Лили больше слов: он уже находился там, на месте преступления, сочиняя статью. Да, Лили понимала: это его работа. И все же готовность Клейтона коршуном броситься к мертвому телу, словно это не был реальный человек, которого будут оплакивать родные и любящие его люди, заставила ее съежиться внутри.
– Нет, все в порядке, – сказала она. – У меня билет на ранний поезд. Так что и я подумывала закругляться.
– Ну, вот и хорошо. Тогда я сначала отвезу вас в отель.
Ее отель… место для разговора, с которым теперь придется повременить.
Клейтон уже держал ее пальто наготове. Сунув руки в рукава, Лили сообразила: ей не хватает сумочки! Неужели она оставила ее в уборной? А, может…
– Лили? – Клейтон был уже в нескольких ярдах от нее, когда увидел, что она не пошла за ним следом. Он вернулся с нетерпением бегуна, возвращенного назад из-за фальстарта.
Лили с опаской призналась:
– Мне нужно вернуться за сумочкой. – На лице Клейтона появилось такое выражение, как будто его вообще отстранили от забега. – Вы поезжайте. Я справлюсь сама.
Клейтон вгляделся в ее лицо.
– Вы в этом уверены? А то я могу подождать. – Он действительно был готов это сделать. Хотя его торс уже выгнулся под углом к выходу.
– И упустить сенсацию? Да босс придет в бешенство. Правда, поезжайте. Мой отель отсюда всего в паре кварталов.
Клейтон с облегчением кивнул и улыбнулся:
– Уговорили. Доброго пути! – пожелал он и, поцеловав Лили в щеку, бросился догонять своих друзей, уже выходивших на улицу.
Внезапно Лили осенило: она положила свою сумочку под стул!
Не теряя ни секунды, она бросилась, петляя, через весь зал к своему, теперь уже опустевшему столу. Сумочка, как она и заподозрила, была там. В этот момент кто-то несколько раз постучал по бокалу, призывая гостей к тишине; квартет тоже перестал играть.
Из вежливости Лили присела на свой стул переждать тост. В передней части зала жених обратился с речью к своей изящной невесте, стоявшей рядом. Девушка зарделась, и ее румянец эффектно оттенило белое платье, своей элегантностью намного превосходившее типичный свадебный наряд.
Лили не разобрала и половины слов, сказанных женихом. Ее гораздо больше заворожило восхищение и трепетное волнение в его голосе. Он отдавал любимой не только свое сердце, но всего себя. Как и его невеста – судя по связи их скрещенных взглядов. Настолько интимной, что Лили почувствовала себя неловко за то, что стала ей свидетельницей.
А затем губы молодоженов слились в поцелуе, рассчитанном на публику и тем не менее очень нежном. Этот поцелуй пробудил в Лили неожиданное чувство – романтическое желание, о существовании которого она почти позабыла. Древний магнит заставил ее сердце затрепетать, как в ранней юности.
Гости в зале зааплодировали, квартет возобновил игру, и шампанское продолжило литься в бокалы.
Лили открыла свою сумочку. Вытащив из нее перчатки, она бросила взгляд на обнажившийся конверт. В нем лежало письмо для Эллиса Рида, насчет ребятишек с его первой фотографии.
Адрес для пересылки: «Нью-Йорк Геральд Трибьюн».
Лили планировала заскочить на почту на Центральном вокзале, до посадки на свой утренний поезд. «Письмо дойдет намного быстрее, если его отправить в Нью-Йорке», – рассудила она.
Но сейчас Лили вдруг задалась вопросом: а, может, она взяла это послание с собой совсем по иной причине? Она вспомнила о своем последнем разговоре с Эллисом в редакции «Экземайнера», о невысказанной правде, об их лицах, разделенных всего несколькими дюймами. И снова подумала о словах, которыми они так и не обменялись. Недопонимание, холодное расставание. Может, ее поездка в Нью-Йорк была продиктована более значимой целью? Которую она в глубине сердца ощущала, да только избегала признавать?