Оливер Лавинг - читать онлайн книгу. Автор: Стефан Мерил Блок cтр.№ 20

Чарли с Оливером так и не написали ни слова, но в последующие годы порой воскрешали традицию и торжественно обещали, что вернутся к своим замыслам. И это, позже будет думать Чарли, оказалось лучшей историей спасения, которую они когда-либо сочиняли: историей о том, как однажды они напишут свои книги. Эти ненаписанные романы были словно бы иным миром, который они вместе искали, цельным, более прекрасным миром, куда когда-нибудь они убегут вдвоем.

А потом, однажды вечером, Оливер действительно нашел путь в иной мир, но туда они проникли не вместе, как собирались. Оливер оставил Чарли на нашей обыкновенной планете писать книги в одиночку, и много лет спустя изможденный ноутбук Чарли содержал свидетельства его одинокого странствия в бескрайнем приграничье, где ни одна волшебная карта не могла указать ему путь к брату. А что же Нью-Йорк? Тем июлем, на двадцать третьем году своей жизни, Чарли наконец понял: намного лучше смотреть на этот город с заднего сиденья пикапа, издалека, принимая его за другое, лучшее, воображаемое место.

Вечером двадцать второго июля Чарльз Гуднайт Лавинг – брат знаменитой жертвы несчастного случая, бывший житель разрушенного города, неудачливый писатель – представлял собой тонкую фигурку, стремительно шагавшую под анемичным светом бруклинских фонарей.

На углу Семнадцатой улицы он собрался с духом и бросил быстрый взгляд через плечо, ощущая позади какую-то неясную угрозу. В том июле Чарли был нервным пареньком, точь-в-точь собственным стереотипом провинциального юноши, прибывшего в Нью-Йорк в погоне за мечтой. Проведя больше года в Бруклине, он страдал от хронического беспокойства, часто сопровождавшегося предчувствием неминуемой гибели. Месяц назад, обнаружив у себя в паху какое-то уплотнение вросших волос, он убедил себя, что это рак; но потом, ощупывая эту штуку, случайно сковырнул ее. Сейчас, оглянувшись, Чарли никого не увидел на Четвертой авеню, но это не помешало ему воображать всяческие ужасы. На каждом перекрестке он вглядывался в темноту, высматривая приземистый силуэт человека по имени Джимми Джордано.

Выискивая глазами яркий огонек Джимминой сигареты во тьме под платанами, Чарли похлопывал по карману, где лежал его мобильный – еще одна опухоль. Множество непрослушанных голосовых сообщений, которые оставила ему мать, зловещими метастазами проникали в кровь Чарли. Почему она никак не угомонится? Чарли сжал кулаки и поспешил вперед по тускло освещенным, заплеванным жвачкой тротуарам. Спустившись в метро, увидел, как с грохотом подкатил поезд, издав свой электронный гудок. Чарли зажмурился, произнес про себя что-то вроде молитвы и вошел в вагон.

Двумя неделями ранее Джимми Джордано – арендодатель, компанейский мужчина с бруклинским выговором – постучал в дверь Чарли, чтобы напомнить, что тот задолжал квартирную плату за три месяца. Чарли умолял о небольшой отсрочке, но Джимми, имевший привычку заполнять паузы в разговоре похохатываньем, на этот раз был серьезен.

– Спустя четыре месяца, – сказал он, – мы вправе инициировать выселение.

– Выселение?

– Но это не главная ваша проблема.

– Не главная?

– Даже если мы вас вышвырнем, долг останется. Сколько там уже, пять тысяч? Деньги нешуточные.

Тут мог бы рассмеяться Чарли – эти слова, утяжеленные тягучим бруклинским акцентом, звучали словно реплика из гангстерского фильма. Скрытая в ней угроза казалась шуткой в этом квартале, где четырехэтажное, обшитое пластиком здание Джимми Джордано было лишь небольшим уродливым наростом среди палисадников, особняков из песчаника и экокафе, в которых полные оптимизма молодые люди с горящими глазами обсуждали свою работу в СМИ и волонтерских организациях. Однако Джимми сохранял серьезность.

– Уверен, я что-нибудь придумаю, – сказал Чарли, и его хозяин сообщил, что срок истекает в конце месяца.

– Пять тысяч заплатите, – Джимми заговорил, как мастер Йода, – первого числа.

– Хорошо, – ответил Чарли.

Джимми в своей шутливо-грозной манере порассуждал еще о «дальнейших затруднениях», упомянув «дружка-коллектора, который помогает в таких сложных случаях».

Пять тысяч. Это жуткое число с тремя нулями крутилось в мозгу Чарли, словно брошенные монетки, в то время как Джимми вразвалку уходил прочь. Несколькими месяцами ранее у Чарли кончились деньги, которые он накопил в студенческие годы, работая в баре; истратил он и порядочную сумму, доставшуюся ему после смерти бабушки Нуну. И все же Чарли все еще был в таком восторге от Нью-Йорка, что не мог не найти в этой истории некоторого обаяния. «Положение у меня такое отчаянное, – записал он в тот день в своем „молескине“, – что на второе мое лето в Нью-Йорке мой арендодатель грозится меня убить».

Но уже на следующее утро, когда Чарли перенес эту фразу в компьютер, она не породила волшебства, которое, казалось, обещала. Чарли нигде не работал с самого переезда в Нью-Йорк. Каким-то чудом ему удалось заключить контракт с настоящим, пусть и весьма скромным, издательством «Икарус». Половину скудного аванса Чарли получил сразу, а оставшуюся сумму должны были перевести на его счет после сдачи рукописи. «Господи, Чарли, что ты наделал?» – так отреагировала мать, когда он позвонил ей, чтобы сообщить новости о книге.

«Никаких задержек! – в качестве опровержения написал Чарли на стикере и прикрепил его над кухонным столом, за которым вроде как работал. – Твоя задача – писать!»

И все же Чарли опять упорно ничего не писал: ни одно новое предложение не зародилось ни на следующее утро, ни на следующее за ним. Чарли боролся с трудностями с помощью старой отцовской стратегии: парализованный страхом, он прописал себе курс химической амнезии. Следующие несколько недель он провел в пропитанном марихуаной отупении в компании так называемого «цифрового художника» по имени Терренс; вместе они курили рыхлые косяки и целыми днями валялись на лоскутном покрывале в квартире Терренса на Ист-Виллидж, а между ними издавала влажное сопение Эдвина, мопс Чарли.

С приближением нового месяца Чарли все чаще видел Джимми у себя на Восемнадцатой улице – тот шнырял вокруг дома, сортировал мусор, курил свой синий «Парламент» и явно обращал линзы своих очков-авиаторов в сторону неосвещенных окон Чарли. Чарли знал, что не может просить денег у родителей. Такая просьба только подкрепила бы пессимистичный настрой матери, ее суровое осуждение легкомысленных сыновних планов, ее частую критику писательских замыслов Чарли и всей его бруклинской жизни, на которую он возмутительным образом спустил бабушкино состояние, скопленное той в течение долгих, полных лишений лет. Попросить отца? Даже если бы тот и не был без гроша в кармане (а Чарли знал, что отец еле сводит концы с концами, работая в каком-то отеле в Лахитас), юноша скорее встретился бы с тем «дружком-коллектором», чем нарушил пятилетний обет молчания, – таковы теперь были его отношения с неуклюжим депрессивным пьяницей, которого он когда-то называл «Па». Чарли лихорадочно перебрал в уме людей, у которых можно было бы попросить бабла. Но почти каждое имя в его телефонной книге принадлежало к одной из двух категорий: мужчины, с которыми он спал, или университетские друзья, которым он не удосужился написать после переезда в Бруклин. Большой город дает обманчивую иллюзию, что ты не одинок.