— Хорошо, конечно, — сквозь слёзы пообещала мама и тут наконец поняла: — Как приедешь? У тебя же самолёт!
— Я скоро приеду, — ещё раз повторил Никита и повесил трубку.
Следующие два дня он жил так, словно видел себя и всё происходящее со стороны. Вот он быстро идёт к очереди на регистрацию и объясняет отцу, что никуда не полетит. Изумление, а потом и потрясение отца, его вопросы и увещевания плохо доходили до сознания Никиты. Он просто делал то, что считал нужным: отправился домой, связался с теми, кто ждал его в Германии и сообщил об изменении планов, а потом позвонил родителям Мити.
Трубку взял его отец. Никогда в жизни Никите не было так сложно разомкнуть губы и что-то сказать. Впервые все слова казались фальшивыми, бессмысленными и бесполезными. От помощи родители Мити отказались, только попросили, чтобы Никита был на похоронах.
— Он тебя очень любил, Никитушка, — впервые так ласково назвал его Илья Владимирович, — так любил… Ты приходи…
— Я приду, — еле слышно откликнулся Никита, чувствуя, как из нестерпимо болящего сердца поднимается в горло крик. Он быстро нажал на кнопку отбоя и с силой ударил кулаком в стену. Капитальная стена отозвалась глухим звуком, рука заныла, но всё это ничуть не помогло если не унять, то хотя бы перебить разрывающую на части боль. Слышно было, как в своей комнате тихо переговариваются родители и всхлипывает мама, потрясённая гибелью Мити. И от этого было ещё мучительнее.
Никита подышал открытым ртом, чтобы избавиться от судороги, которая сводила горло с застрявшим в нём криком, снова протянул руку к телефону и тут же отдёрнул её. Нужно было позвонить Агате, но её номера он никогда не знал. Митя тот да, звонил ей иногда, редко, чтобы не показаться навязчивым, но звонил. И всегда пересказывал Никите, о чём они говорили. А теперь Мити нет, и нужно бы позвать на его похороны девушку, которая была ему дороже всех на свете. И он, Никита, должен это сделать. Никита, достал записную книжку, сел и стал звонить по всем телефонам соседей, которые только знал.
Через полчаса и несколько непростых разговоров номер родителей Агаты лежал перед ним. Никита второй раз за последний час с трудом набрал семь цифр и диким усилием разжал словно сросшиеся губы.
К телефону подошла одна из бабушек Агаты. Никиту она узнала сразу и явно заволновалась.
— Анастасия Владимировна, — как можно мягче сказал Никита: — Погиб наш Митя, послезавтра похороны. Возможно, Агата сможет…
— Митенька! — ахнула бабушка Агаты и тихо заплакала: — Как же так?
— Я пока сам ничего не знаю. У меня язык не поворачивается спрашивать у Митиных родителей.
— Да… Да, конечно, ты прав. Не спрашивай… Ты знаешь, Никитушка, а ведь Агаты нет, она к родственникам уехала. И вернётся только через неделю. Ты уж купи от нас цветов, а я потом тебе деньги отдам… Ах, какое же горе… Как мы Митю все любили… Особенно Агата…
— Конечно, — пообещал Никита, не в силах слышать, как горько она плачет, стараясь, чтобы он не понял. — До свидания, Анастасия Владимировна.
— До свидания, Никита. Спасибо, что сообщил…
На похоронах было очень многолюдно. Пришли все однокурсники Мити и родственники. Но Митина мама сразу выхватила из толпы Никиту и умоляюще поманила к себе. Так они и стояли всё время втроём: Митины родители и Никита, поддерживающий мать своего младшего друга, почти брата. Вторую руку оттягивали два тяжёлых букета, его и Агаты. Оба букета он положил прямо к фотографии Мити, выпрямился и отвёл глаза. На цветной картонке Митя был таким живым, юным и весёлым, каким он помнил и любил его. Казалось, что он слышит аромат роз и радуется ему. И от этого хотелось поскорее уйти, забиться куда-нибудь и плакать. Хорошо, что Агата не смогла приехать. Как бы она пережила это?
На поминки идти не хотелось, но его попросила мама Мити, и Никита не смог отказаться и тихо сидел в углу, прислушиваясь к негромким разговорам собравшихся.
Так он узнал, что Митя погиб на стройке, где подрабатывал в выходные. С ним были ещё друзья-однокурсники, но упавшая плита накрыла только Митю. Он жил ещё какое-то время, и умер под утро, в реанимации, куда его доставили на вертолёте.
— Он без сознания был и всё своих друзей звал, — шептала какая-то тучная женщина другой.
— Каких? — зачем-то спросила её собеседница, словно от этой информации что-то зависело.
— Я не знаю, говорят, каких-то друзей детства. Я думала, у него и друзей-то в детстве не было, такой уж он скромный и тихий был… Только в институте расцвёл, друзья появились, любили его все… И вот поди ж ты…
Никита, который, конечно, понял, кого звал умирающий Митя, встал, собираясь помочь с посудой на кухне, но, чтобы выбраться из-за стола, нужно бы беспокоить нескольких человек, шёл он медленно и всё ещё слышал эти рвущие душу разговоры.
— У него хотя бы девушка была? — снова спросил кто-то за его спиной.
— Нет, не было девушки. Такой уж уродился, не от мира сего…
В интонации всезнающей тётки Никите послышалось неодобрение, и он с трудом удержался, чтобы не обернуться и не заступиться за друга. Действительно, у Мити не было девушки, зато у него была настоящая любовь, о которой почти никто не знал и которая бывает не у всех. Но он промолчал. Кому станет легче от этой информации?
В дверях он столкнулся с бледной до синевы мамой Мити. Она тоже всё слышала, и теперь стояла, ломая руки. Никита приобнял её и вывел в большой холл.
— А ведь и правда, не узнал мой бедный мальчик, что такое любовь, — глядя на Никиту лихорадочными глазами, сказала она.
Никита покачал головой:
— Он узнал, тётя Лада, узнал…
В Германию Никита больше не поехал, вернулся на завод. Теперь в его и без того насыщенном графике появились ещё дела: он старался почаще навещать родителей Мити, иногда возил на кладбище тётю Ладу и всячески опекал Митиных старших сестёр, хотя те уже были совсем взрослыми и самостоятельными.
Агатиной бабушке он позвонил только однажды, сразу после похорон, и сообщил, что цветы, как и обещал, купил. Больше навязываться не стал, с головой уйдя в дела.
К его удивлению, завод потихоньку стал приходить в себя. Снова неожиданно заключили несколько контрактов с Индией, удачно сдали в аренду дальние от центральной проходной цеха, которые отделили от основной территории капитальным забором, чтобы не допускать на предприятие случайных людей, и даже понемногу начали отзывать из неоплачиваемых отпусков старых специалистов. До восстановления и роста было ещё далеко, но получалось хотя бы поддерживать жизнь предприятия, и это уже радовало.
Дмитрий Михайлович снова воспрял, вернулся к своему обычному жизнелюбивому настрою, привлек к работе Илью Владимировича, отца Мити, не давая тому замыкаться в своём горе, и постоянно во все командировки брал с собой Никиту, неизменно приговаривая:
— Учись, учись. У генерального на тебя большие планы.