Да, впереди уже просматривался дневной свет, пробивавшийся через небольшую амбразуру на уровне груди. Однако… что там за ней? Может, тоже — пропасть? Да и окошечко вроде бы маловато, может, и пролезть не удастся.
Они подошли, наконец, в источнику света и Арбенин увидел такую картину. За «окном» колыхался на ветру ромашковый луг. Чуть дальше виднелись деревья. А у горизонта возвышались горы. Как два верблюжьих горба, они подпирали голубое, с разбросанными по нему облаками, небо. Такой красоты он давно не видел! Может, всего лишь мираж? И путешественник потер руками глаза, пытаясь с них снять пелену.
— Красота-то какая! — воскликнул Богдан. — Как на картине!
— Ты тоже видишь? — на всякий случай спросил Арбенин и, сделав последний шаг к заветному окошечку, оперся плечом о каменную стену.
Вот так бы стоять и стоять, любуясь на пейзаж!
— Старший Друг! А ты сможешь здесь протиснуться? — вопрос повис в воздухе, потому что обоим было ясно, что в эту дыру просто так не пролезешь.
Что делать? Лихорадочные мысли бились в сознании Вот бы окошечко немного увеличить… Но чем? Арбенин осторожно прислонил Друга к стене, а сам поднял камень и пару раз стукнул рядом с дырой. Она не поддавалась, но… лишь поначалу. После десятка-второго ударов камни начали крошиться и сыпаться под ноги. Неужели? Неужели вот сейчас…
Сзади что-то ухнуло. Видимо, незадачливый путешественник потревожил утробу спящего великана и тот проснулся и начал гневно разбрасывать камни. Эти камни посыпались за их спиной, буквально в двух-трех шагах, и на горбатом и без того полу одна из горок начала увеличиваться. Где-то наверху, видимо, образовалась пустота — камни сыпались и сыпались, отрезая незваным гостям путь назад.
— Быстрее, Друг! — Арбенин потянул за полу холщовой куртки юного попутчика и подтолкнул его к амбразуре. — Осторожно выкатывайся! Только не становись на ноги!
Он боялся, что тот окончательно повредит правую ногу. Что там, с ногой, еще не было ясно.
Следом за Сиротиным он, поднатужившись, тоже пролез в дыру. Хорошо, что догадался перед этим сбросить с себя куртку и свитер! Надо же, обнаружил, что до сих пор лежит за пазухой тот самый рог. Вроде как спаситель его — если б не зацепился тогда за край пропасти, глядишь, так и улетел бы на его дно.
Как и предполагал, наружная стена была не настолько отвесной, так что тоже скатился к пареньку, лежавшему уже лицом к земле. Перевернул его, слава Богу, все в порядке — Сиротин дышит и даже… открыл глаза.
— Как ты, Друг?
— Все хорошо, Старший Друг!
Арбенин оглянулся и увидел в амбразуре столб пыли. Даже отсюда слышно было, как падают камни. Он протянул руку к Сиротину, нащупал его теплую ладонь, вцепился в нее и только тогда успокоился. И лежал, не проронив ни слова и боясь шелохнуться, пока пещерный дух не успокоился.
* * *
До Ныроба они дошли. Точнее, добрались. А еще лучше — доползли с большими паузами на передышку, когда солнце еще не скатилось к горизонту. Карта местности потерялась. Да разве только она? Но Арбенин отлично помнил, что путь на Ныроб от Дивьей пещеры — на запад, так что туда и вел своего Друга. Вода во фляжке давно закончилась, да он ее и не пил — сразу отдал Богдану еще там, в пещере. Поэтому огромным счастьем было припасть к ключу, а потом и набрать воды с собой. Источник они бы и не заметили — он зарос кустами. Если б, конечно, не услышали, как звенят струи о камни.
Ныроб он узнал по куполам Никольской церкви. На фоне бараков и стареньких плетней они казались особенно необыкновенными. И разве можно строить такую красоту в глухомани?
Возле крайней избенки на завалинке сидел сухонький седовласый старичок в домотканой старенькой рубахе. К нему Арбенин и обратился:
— Приветствую, дедуля! Не подскажешь ли, где тут можно передохнуть да переночевать?
— Эх, мил человек! — отвечал тот. — Здесь нет ни царских палат, ни вельможных теремов! Да и постоялого двора — тоже.
— Да мы со своим другом неприхотливы! Могли бы где и на полу переспать. Нам ведь в Чердынь надо…
Дед окинул взглядом гостей:
— А вы-то сами откуда будете?
— Мы, дед, ученые из Санкт-Петербурга! Здесь в экспедиции…
— Золото, небось, ищете? — усмехнулся он. — Здесь кого только нет! И все рыщут, рыщут… То камни спрашивают, а то — и фигурки…
— А какие фигурки? — заинтересовался Арбенин.
— Какие? Да зверья всякого!
— И что, много таких фигурок в этих местах?
— Да много ни много…
Дед придирчиво осмотрел с головы до ног незнакомцев и, скорее всего, пожалел, что сказал лишнего:
— А вы, ребятки, смотрю, пообтрепались немного в дороге… Глянь, какую грязь на свою холстину-то нацепили! А этот… поди, и сапог потерял? Куда эт вас нелегкая занесла?
— Да были мы, дедушка, в Дивьей пещере… — осторожно начал Арбенин. — Ну, а сапог… он слетел с ноги… Да тут этот сапог — не потеряли! Богдан ногу повредил, так что не может пока обуться…
— А-а-а, так бы и сразу сказали! В Дивьей-то и нет никакого дива: ни золота, ни каменьев… одни неприятности… Значит, и вы их встретили?
Он еще раз, уже прищурившись, посмотрел на Сиротина. Тот стоял на одной ноге, опершись о плечо Арбенина. Другую тащил вроде как волоком.
— Ну ладно… гости незваные! Так и быть — заходите в дом! Меня Степаном кличут…
— А по отчеству? — не скрывая радости в голосе за приглашение, спросил Арбенин.
— Степанович! Так что не забудете! Какое имя, такое и отчество! Но лучше… зовите меня Степанычем — и баста!
Он взмахнул рукой в сторону невысокого крылечка:
— А это моя женушка… Ефросинья…
На разговор мужа вышла из хибары приземистая крутобедрая, но довольно юркая бабуля:
— Эт с кем ты там, старый, вот уж час как зубы точишь?
— Дак я… — собрался было препираться с бабкой, да передумал.
И, уже, обращаясь к гостям:
— Ну, если только… переночевать, то заходите, люди добрые, к нам с Ефросиньей. Правда, тут не хоромы… А вас как звать-величать?
* * *
Арбенин стащил с левой ноги Богдана сапог и поставил оба возле порога, чем очень обрадовал деда. Видно было, с какой любовью относился тот к обуви и был бы расстроен, если даже кто чужой в его глазах стал бы растеряхой. Рядом с сапогами он положил, прикрыв холщовой курткой, свою находку — пусть полежит, надо обмыться немного с дороги — вон Степаныч уже притащил два ведра воды и даже согрел немного в чугунке, да перекусить — вон Ефросинья что-то ставит на стол.
Так что до сумерек они успели немного обмыться, а потом и подкрепиться — с наслаждением отведали свежеиспеченного хлеба с молоком да по паре ложек пшенной каши, что еще с обеда у стариков осталась.