– Знаю, пятнадцать республик: Латвия, Эстония, Грузия, Казахстан, – начал перечислять Денис, – но еврейской республики нет.
– Есть Еврейская автономная область. Далеко, на Дальнем Востоке. Просто вы еще это в школе не проходили. Евреи живут не только там, а по всей территории нашей страны. У евреев есть и отдельное государство – Израиль, но оно очень небольшое. А вообще евреи живут по всему миру.
И она принялась рассказывать сыну историю вечно гонимого народа, хотя сама знала далеко не все. Про черту оседлости в дореволюционной России, еврейские погромы, фашистские концентрационные лагеря, Бабий Яр…
Сын слушал внимательно, с широко раскрытыми глазами.
– Мама, но за что?
– За кровь. Просто потому, что евреи. А ведь еврейский народ дал миру много великих имен. Даже Карл Маркс был евреем, только об этом не принято говорить… и ты не говори никому. Так же как не принято говорить, что многие наши революционеры были евреями.
– И Ленин?!
– Нет, Ленин – нет. Но многие выдающиеся физики, философы, музыканты, композиторы и художники были евреями. Евреи – одаренный народ. Но об этом не принято говорить.
– Почему?
– Ты потом поймешь. Когда вырастешь. Постепенно все узнаешь и поймешь. А сейчас просто запомни: еврей – не ругательное слово. Это национальность. У меня в паспорте в графе национальность написано: «еврейка».
– А у меня?
– У тебя нет паспорта. Ты получишь его в шестнадцать лет, и тогда выберешь национальность – по матери или по отцу.
– Папа был русским?
– Да.
– Тогда я тоже буду русским.
– Правильно, сынок. Проще быть русским, – невесело кивнула Нелли Леонидовна, и тихонько добавила: – хотя по крови ты останешься евреем.
Сан-Франциско, Калифорния, США, 2014
– Я – русский, – упрямо повторил Дэн.
– Точно! – разозлилась Роуз. – В ваших школах проповедовали интернационализм, но при этом делили людей по национальности. Нас воспитывали не так. Мы все равноправные граждане Соединенных Штатов.
– Искусственная толерантность. При этом каждый ассоциирует себя с какой-то нацией.
– Это скорее вопрос религии.
– Я атеист. Твои родители тоже не религиозны. Но мать считает себя полькой, а отец – евреем. Именно поэтому ему по сердцу национальность моей матери. А если бы я наполовину был негром?
– Афроамериканцем, – автоматически поправила Роуз.
– Пардон. Итак, я жду ответа. Что бы сказал пан Йозеф, если бы твой бойфренд оказался наполовину афроамериканцем, черным?.. Или индусом? Или китайцем?
– Да, признаю, для папы до сих пор не все люди равны, но это пережиток, ведь он родился в Польше, а не здесь. И к тебе он относится иначе.
– Ага, еврейская половина моей крови его устраивает, только не нравится, что я считаю себя русским.
В эту минуту он не мог не вспомнить, как бесновался отец Роуз после крымского референдума. Кричал, что у Путина имперские амбиции и он мечтает о возрождении Советского Союза со всеми вытекающими последствиями. А Роуз сегодня утром…
Она сама налила себе вина. Бутылка опустела. Не глядя на Дэна, выпила бокал до дна.
– Так ты отказываешься общаться с моими родителями?
Он не ответил.
– В таком случае, я считаю, нам следует расстаться.
Вероятно, ожидала, что он станет возражать, но Дэн молчал.
– Пойми, семья – это главное в жизни. Это связь поколений, традиции. Неужели ты думаешь, что я лишу наших будущих детей общения с дедушкой и бабушкой?
– Детей? Не думаю, что у нас с тобой будут общие дети.
Он сам не понял, как это вырвалось. Роуз замерла, губы сжались в тонкую полоску. Несколько секунд она пристально смотрела на Дэна, будто оценивала искренность его слов, затем гордо вскинула подбородок и поднялась из-за стола.
– Все, кончено! В течение двух дней я освобожу дом от своих вещей, – она покусала губы и мстительно добавила: – Такие, как ты, умирают в богадельне, и некому держать их руку в последний час.
Это прозвучало как зловещее предсказание, и Дэн не нашелся, что ответить, оставалось смотреть, как она идет к выходу. Походка неуверенная: когда надевает туфли на высоком каблуке, Роуз предпочитает держаться за его локоть. Однако плечи прямые, и даже бедрами пытается вилять. Знает, что он смотрит ей в спину. Надеется, что вскочит и догонит? Он не вскочил.
Почему?
Наверное, потому, что за три года жизни под одной крышей настоящей человеческой близости между ним и Роуз так и не возникло. Может, разница в возрасте? Роуз всего тридцать, ему уже сорок два. А может, в воспитании – она училась в американской школе, он в советской. Или из-за того случая? Нет, все-таки потому, что как ни старался об этом забыть, он до сих пор продолжал ощущать себя русским, хотя с соотечественниками не общался, а в разговорах с коллегами избегал упоминаний о покинутой родине. Большинство работавших рядом с ним родились в Америке, а те, кто приехал из других стран – от Чехии до Индии, – старались вести себя как американцы. Денис жил в Штатах уже больше десяти лет, давно получил гражданство, но американцем себя так и не ощущал.
Долгие годы он не говорил на родном языке, только с телевизором наедине дискутировал. Однажды ностальгия завела его в Ричмонд, этот район Сан-Франциско еще называют Маленькой Россией. В Германии таких мест он не знал, а в Израиле казалось, что вокруг вообще одни русские, только отчего-то природа чужая. Правда, в Израиле он жил совсем недолго.
Стараясь не отстать от остальной Америки, здешняя Маленькая Россия демонстрировала толерантность. В глаза бросались и вывески на английском, и иероглифы. Каждой твари по паре… С китайской лавкой соседствовала булочная «Москва и Тбилиси», к тайской забегаловке прилегала русская «Аптека». Через дорогу от православной церкви расположилась китайская закусочная, а в паре кварталов от нее кафе «Troyka». И в Ленинграде на Загородном был ресторан с таким же названием – популярное заведение с собственным варьете. Стену четырехэтажного дома на бульваре Гири украшал огромный постер: «Водка без пива – деньги на ветер». Глядя на нее, Дэн гадал: способны ли китайцы понять соль русской поговорки?
Из любопытства он зашел в русский продуктовый магазин, и поразило его не количество и разнообразие товаров, а то, что половина из них с этикетками на русском языке. Знакомых брендов не попадалось, разве что водка «Столичная» и сгущенка, сине-белая опояска которой напомнила о сладкоежном детстве.
Мама всегда прятала с трудом добытую банку глубоко в холодильник, а он тайком доставал, проделывал две дырочки в жестяном донце и высасывал сгущенку за пару дней. Знал, что накануне какого-нибудь праздника, собираясь взбить крем для торта, мама достанет пустую банку и его ждет выволочка, но поделать с собой ничего не мог. Тогда казалось, что даже имей мама возможность и деньги покупать сгущенку ежедневно, ему все равно не надоест поглощать ее банками.