Переосмысление. Историческое попурри - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Терещенко cтр.№ 46

Ярославские кошки спасли город от крыс, однако не смогли решить проблему полностью.

— А как собирали кошек в Ярославле? — спросил автор гида.

— Приносили своих котов и кошек, отлавливали бездомных в течение нескольких недель, чтобы заполнить четыре вагона. Жители города понимали, что блокадникам надо помочь хвостатыми в борьбе с грызунами.

Надо отметить, что в конце войны в Ленинград привезли второй эшелон кошек. На этот раз их набирали в Сибири. Из Омска, Тюмени и Иркутска в Северную столицу приехали поездом пять тысяч кошек. Второй эшелон хвостатых в конце концов решил полностью проблему с крысами.

Итак, среди современных петербургских кошек коренных жителей города не осталось. Все они имеют ярославские и сибирские корни. Это был подвиг людей и милых нам «елисеев и василис» в борьбе с серой саранчой.

В память о хвостатых героях на Малой Садовой улице власти города установили скульптуры кота Елисея и кошки Василисы на карнизе второго этажа дома № 3 — Василиса прогуливается по карнизу, а Елисей сидит напротив и наблюдает за прохожими. Считается, что к человеку, который сможет забросить монетку на небольшой треугольный постамент к коту, непременно придет удача.

В большом и проникновенном стихотворении «Блокадный кот» Елена Заостровцева, поэтесса, пережившая блокаду, признавалась:

Ленинград, май 1953 г.

Наверное, она была права, что войну затевают сумасшедшие…

Во время службы в Южной группе войск в ВНР автор достаточно тесно общался с венгерскими коллегами, которые с гордостью заявляли, что Венгрия спасла Европу от порабощения монголами. Битва на притоке Тисы — реке Шайо, протекающей по территории Словакии и Венгрии, явилась заключительным аккордом в противостоянии многочисленным ордам монгольских завоевателей.

Конные степняки под руководством Батыя, Шибана, Кадана и Субедзея, покорив Россию, через карпатские проходы Мункач (Мукачево) и Унгвар (Ужгород) вышли к Европе, которая экономически была несравненно более лакомым куском, чем полупустынная крестьянская Россия.

Уже 16 марта передовой отряд монголов появился под Пештом. К нему спешили другие кочевники.

А 1 апреля 1241 года кочевники столкнулись с рыцарством Европы — войсками венгерского короля Белы IV, его брата и хорватского герцога Коломана. Пришельцы разбили европейцев наголову. Незащищенная практически Европа лежала перед ними. Но они не вошли даже в Будапешт. Постояв некоторое время под его стенами, они неожиданно развернулись и двинулись назад в русские степи.

И возникает вопрос — почему армия всемогущего хана Батыя не пошла в Европу, не покорила богатый континент? В некоторых летописях встречаются приблизительно такие объяснения кочевников: «Нашим коням будет тесно в европейских городах с узкими и кривыми каменистыми улочками».

Рожденные в бескрайних степях, они неуверенно чувствовали себя на городских улочках с домами, смотрящими окнами друг на друга на расстоянии чуть ли не вытянутой руки. Понятие города им было недоступно. Как говорится, нельзя покорять то и пытаться овладеть тем, чего человек не понимает. Так, попытки завоевания русских степей, огромного пространства России, которое «железный канцлер» Германии Отто Бисмарк называл ее сверхоружием, европейцами натыкались на огромную неразрешимую проблему. Она проявлялась синдромом, прямо противоположным клаустрофобии — боязни закрытого помещения, — страхом перед открытым пространством — агорафобией.

Именно этот страх испытали армии Наполеона и Гитлера, продвигаясь на восток. Об этом красноречиво говорят мемуары французских генералов и немецких фельдмаршалов. Бескрайние пространства России пугали европейцев. Военные стратеги столкнулись с эффектом перетянутой резинки — она всякий раз рвалась по фронту и тылам. Не было и нет в настоящее время такой армии, которая могла бы победоносно воевать с Россией на фронте от Северного моря до Черного и в глубину на тысячи километров. Тылы всегда будут отставать. А еще наши противники-завоеватели не понимали, как можно овладеть этими степями, как можно их цивилизовать и окультурить. Поэтому и терпели поражение.

Начало лета 1648 года ознаменовалось в России возникновением одного из самых крупных народных выступлений XVII столетия. Извержение гнева появилось не только у «тяглых» или посадских горожан, но и у городских ремесленников и стрельцов вроде бы из-за пустяка, но оно вылилось в масштабное движение, приведшее к частичному обновлению власти — ее верхушки.

После смерти царя Михаила Федоровича на престол взошел его сын — царевич Алексей. Вместе с ним пришло новое правительство в составе «своих»: Григория Пушкина, Михаила Салтыкова, Леонтия Плещеева, Петра Траханиотова и Бориса Морозова, имевших на молодого царя особые виды.

Девятнадцатилетний царь Алексей Михайлович 1 июня 1648 года возвращался с богомолья, которое происходило в Троице-Сергиевом монастыре. Он со свитой направлялся в Кремль. На Сретенке путь высокому кортежу преградила буйствующая толпа. Люди что-то кричали. Мужики размахивали дубинами и другим дрекольем. Женщины махали платками. Все они намеревались вручить челобитную с жалобами на проклятых бояр, которые занимались повсеместно воровством и повышением пошлин, в результате чего резко подпрыгнули цены на некоторые товары. В том числе сильно подорожала соль — с пяти копеек до двух гривен за пуд. А она была тогда главным консервантом, особенно в рыбном промысле.

Главными виновниками навалившихся горестей люди считали начальника земского приказа Леонтия Плещеева, окольничего Петра Траханиотова, думского дьяка Назария Чистого и боярина Морозова — фактически главу правительства того времени. Плещеев, находившийся в свите, приказал разогнать толпу челобитчиков. Разогнать разогнали, но на следующий день заполыхала Москва. После того как челобитчиков стрельцы выгнали из Кремля, начались пожары. Жгли боярские усадьбы, убивали властных сановников. На сторону восставших перешла значительная часть стрельцов, которым задержали выплату жалованья. Царь перепугался бунта и выдал на расправу неугодных.

Под крики: «Это тебе за соль!» казнили Назария Чистого. Толпа растерзала Леонтия Плещеева и пойманного через несколько часов Петра Траханиотова. Бориса Морозова царь отправил в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь, чем спас ему жизнь. Осенью он вернул его в Москву и приказал начать работу над составлением Соборного уложения. Стремление властей дикими налогами залатать бреши в казне государевой иногда оборачивается бедами, что и произошло не только в Москве.