Из множества камер донеслись вопли и стенания. А потом вырвался Йок.
Сидя в соседней камере, он внимательно слушал наш разговор, прижимая иссеченное шрамами лицо к прутьям клетки. И теперь эта решетчатая дверь, вырванная из креплений, загрохотала по полу коридора. Бывший гвардеец в ярости выскочил наружу и ринулся к нам.
Я не сомневался, что он хочет меня убить, но мои ноги отказывались двигаться. И тогда Калибан, благослови Император его отважное сердце, бросился на него. Мой преданный сервитор поднялся на коротеньких задних лапах и вскинул передние конечности, усиленные бионикой, в предупреждающем жесте, — так он возвышался над полом больше чем на три метра. Он растянул губы и зашипел, показывая длинные стальные клыки.
Роняя клочья пены с оскаленных зубов, Йок отбросил Калибана в сторону. Сервитор оставил в стене солидного размера вмятину.
Йок метнулся ко мне.
Я сумел поднять посох и нажать маленький рычажок под навершием.
Из наконечника вырвался поток электрических разрядов. Сумасшедший гвардеец задергался и упал. Продолжая корчиться, он лежал на полу и невольно обгадился. Баптрис поднялся на ноги. Вокруг завывали тревожные сирены, а послушники спешно забегали в коридор, таща с собой смирительные рубашки и шесты с захватами.
Я поднялся на ноги и посмотрел в темный проем:
— Полковник Эбхо?
Дверь захлопнулась перед моим носом.
VI
На сегодня с расспросами было покончено. Брат Баптрис, несмотря на мои возражения, остался непреклонен. Послушники проводили меня в комнату для гостей на третьем этаже. Беленые стены, жесткая деревянная кровать и маленький письменный стол — вот и вся обстановка. Окно в свинцовой оправе выходило на кладбище и джунгли.
В смятении я мерил комнату шагами, пока Калибан распаковывал мои вещи. Я был так близок к цели, я наконец начал вытягивать из неразговорчивого Эбхо ценные сведения. И когда мрачные тайны вот-вот готовы были выйти на свет, мою работу прервали!
Я остановился у окна. Яркое багровое солнце тонуло в фиолетовом океане, и джунгли отдыхали от жары. Морские птицы реяли над заливом в последних лучах заходящего светила.
Немного успокоившись, я осознал, что как бы ни был я уязвлен, место, принявшее меня как гостя, пострадало куда сильнее.
До меня доносились крики, вопли, плач, звуки шагов и хлопающих дверей, щелчки ключей, поворачивающихся в замках. Богомерзкое слово, произнесенное полковником, смутило и без того хрупкие умы обитателей сумасшедшего дома, будто прут из раскаленного металла, опущенный в холодную воду для закалки. Чтобы успокоить пациентов, потребуется немало сил.
Калибан дремал, сидя у входа, а я за столом-скрипторием из тикового дерева просматривал записи. Эбхо отдельно упомянул Субъюнкта Валиса, апотекария Орлов Обреченности, но в материалах, касающихся Пиродии, которые я привез с собой, это имя появлялось только в общих списках. Выжил ли Валис? Узнать это я мог, лишь подав прямой запрос главе ордена, но обработка такого запроса, вероятно, длилась бы месяцами. Адептус Астартес известны своей замкнутостью, а иногда они просто отказываются взаимодействовать с Администратумом. В любом случае меня ждала бы бюрократическая волокита. Но, так или иначе, я считал необходимым проинформировать своих товарищей на Лорхесе о том, что в расследовании появилась зацепка.
Я мысленно обругал хоспис, когда вспомнил, что здесь нет вокс-станции. Я даже не мог отправить сообщение в астропатический конклав Цимбалополиса для передачи на другую планету.
Одна из сестер принесла ужин. Я как раз заканчивал есть, а Калибан зажигал светильники, когда в мою комнату зашли Ниро и Жардон.
— Братья?..
Жардон сразу перешел к делу, сверля меня взглядом сквозь линзы очков-половинок:
— Братство хосписа посовещалось и решило, что вы должны уехать. Завтра. Больше никаких встреч. У нас есть корабль, который доставит вас до рыбацкой пристани на острове Мат. Оттуда вы сможете добраться до Цимбалополиса.
— Я разочарован, Жардон. Я не хочу уезжать. Моя работа еще не завершена.
— Она завершена настолько, насколько это возможно! — рявкнул он.
— Наш хоспис еще никогда не знал ничего подобного, — тихо произнес Ниро. — Драки. Двое послушников ранены. Трое пациентов пытались покончить с собой. Годы кропотливых трудов уничтожены всего за несколько мгновений.
Я кивнул:
— Сожалею о причиненных неудобствах, но…
— Никаких «но»! — оборвал меня Жардон.
— Мне жаль, господин Сарк, — сказал Ниро, — но все уже решено.
Я плохо спал ночью. Мой разум и память играли со мной, раз за разом проигрывая беседу с полковником.
Вполне понятно, что события прошлого шокировали и травмировали Эбхо. Но есть здесь и что-то еще. За тем, что он мне рассказал, кроется какой-то важный секрет. Я чувствую это. И не остановлюсь. На кону слишком много жизней.
Калибан безмятежно спал, когда я украдкой покинул комнату. В темноте я на ощупь добрался до лестницы и поднялся на четвертый этаж. Беспокойство витало в спертом воздухе. Я прошел мимо запертых палат, из которых доносились стоны спящих или бормотание тех, кто страдал бессонницей.
Время от времени мне приходилось скрываться в тенях от послушников, бродящих по коридорам с фонарями. Мне понадобилось около четверти часа, чтобы добраться до блока, где обитал Эбхо. С особой осторожностью я крался мимо запертой камеры Йока.
Смотровое окошко открылось, стоило лишь коснуться его.
— Эбхо? Полковник Эбхо? — шепотом позвал я.
— Кто это? — ответил холодный голос из темноты.
— Сарк. Мы не договорили.
— Уходите.
— Не уйду, пока вы не расскажете мне все до конца.
— Уходите.
Я был в отчаянии, и оно заставило меня пойти на жестокость:
— У меня с собой фонарь, Эбхо. Мощный. Хотите, я посвечу им в смотровое окошко?
Когда бывший полковник заговорил, его голос трясся от ужаса. Да простит меня Император за этот поступок.
— Что вам еще нужно? — спросил он. — Терзание распространялось. Мы гибли тысячами. Я не могу вам помочь, хотя мне и жаль всех тех людей на Дженовингии.
— Вы так и не сказали, чем все закончилось.
— Вы не читали отчеты?
Я посмотрел направо и налево, чтобы убедиться, что мы по-прежнему одни в блоке.
— Читал. Они очень… скупы. Там говорится, что магистр войны Гет сжег врага с орбиты и отправил корабли, чтобы эвакуировать выживших из Пиродии Поляр. В этих отчетах приводится ужасающая статистика потерь от болезни. Пятьдесят девять тысяч солдат. Потерь среди гражданских никто не считал. Также там сказано, что к моменту прибытия кораблей Терзание было побеждено. Спаслись четыреста человек. Из них, судя по архивам, сейчас жив только сто девяносто один.