Черная водолазка - читать онлайн книгу. Автор: Полина Санаева cтр.№ 24

А теперь, пока я пытаюсь обнаружить в себе веру хоть во что-нибудь, профитроли стали так важны. Они такие вкусные! Ася, конечно, хочет еще. Мы доедаем и идем в Зачатьевский. Мы пытаемся создать новую семейную традицию. По дороге покупаем вербу, успеваем ее освятить, а когда едем назад в троллейбусе, тетка толкает дочку в бок и шепчет: «Вот, люди к Вербному готовятся, а мы с тобой вечно никаких праздников не блюдем!»

Встретили на улице старого дедушку, сразу видно, что давно без бабушки, но держится. В хорошем драповом пальто, которое стало велико в плечах. И, что характерно, в кожаном летном шлеме (жаль, без летных очков). Абсолютно понятно, что это его собственный шлем.

В общем, спрашивает, как ему найти такой-то адрес. Сразу оказывается, что он ушел в другую сторону. Объясняем, что надо перейти дорогу и двигаться в противоположном направлении. Через минуту оглядываемся – снова идет не туда. Догоняем, направляем. Ася идет спиной, чтоб контролировать ситуацию: «Не волнуйся, он перешел дорогу, очень даже бодро… Стоит. Так, пошел куда надо. Идет нормально».

Это такое детское весеннее ощущение: жизнь не стоит на месте, все идет нормально, причем в нужном направлении. Ася в этом уверена, и я не сопротивляюсь. Внезапно в ВК приходит сообщение от Гасикова друга, который уехал в Ашхабад: вам нужна тюбетейка? Отвечаю, что мне очень нужна тюбетейка и смутно вспоминаю, что летом спрашивала, продают ли там у них тюбетейки?

Еще Ася уверена, что все обратимо. «Я сегодня очень расстроена – тройка по самостоятельной. Но самостоятельные можно пересдавать. Так что я подготовлюсь и перепишу! И буду я молодец».

Она перепишет; дедушка пошел в нужную сторону; у меня будет тюбетейка, а хорошо бы и шлем; Гасик, который так волновался за поцелуи, – научился целоваться, теперь волнуется за секс; а солист его очередной любимой группы Breaking Benjamin почти вылечил свою аэрофобию, и теперь есть надежда, что он перелетит океан и даст концерт в Москве. И конечно, тоже будет молодец. А там посмотрим.

Главное, все ж хорошо, голова не болит и в воздухе такая легкость. Кругом проталины и тени. И солнце нежное, но яркое. Солнце цвета розового золота, оно просвечивает нас насквозь, и я вижу незабудку на маленькой чашке в кухне дома напротив остановки. И трещинки на крашеной раме.

Две девочки лет по 15 в одинаковых белых кроссовках оттирают с них невидимые пятна, слюнявят пальцы, трут и снова слюнявят. И не важно, сколько мне лет и какое время года. Такое может быть когда угодно, а в том, что весна, нет полной уверенности.

Мимо, пристегнутые к автомобильным креслам, едут уставшие дети: субботние родители везут их родителям круглосуточным. Почему детский досуг всегда хотят сделать и приятным, и полезным, а в результате получается ни то, ни другое? Стало модно советовать просто оставить детей в покое. Я – за.

И тут ребенок лет пяти спрашивает, почему в этом автобусе нет вай-фая? А в других что, есть? Только не это.

«Придет смерть, и у нее будут твои глаза» – написал Чезаре Павезе. В моем случае это будут такие светлые, почти что белые глаза, как у собаки породы хаски. И такие же злые. Главное, у нас же все хорошо, да? Только в левом виске и повыше все время что-то пульсирует, наверное, сомнение. Надо посмотреть, что это значит по психосоматике.

* * *

Иногда хочется быстро и долго бежать внутрь себя и захлопывать за собой двери, щелкать щеколдами, задраивать люки, крутить по часовой, задергивать шторки, закладывать щелки. Чтобы ничто, ничто не смело просочиться. И посидеть в тишине, как в сейфе.

А иногда хочется выползти из своего тела, оставить его, как водолазный костюм на берегу нового континента или хотя бы острова, ладно, берега, – и уйти в субтропики, такой, как есть, вообще без оболочек.

Ну, потом вернуться, конечно, опять заползти в кожу и в маски.

И постоянно хочется прикрыться от какого-то света в глаза – то ли фары, то ли прожектора, то ли мониторы. Такие все яркие, белые.

Может, витаминов каких попить?

Когда я не разрешила переключиться с канала History на канал Paramount Comedy, Ася сказала:

– Нда, не таким мне виделся воскресный вечер…

Подумаешь, мне каждый вечер видится не таким.

– А че такая серьезная стоишь? Завтра же ПЕРВОЕ мая! Радоваться надо! На работу не пойдем. Откроем сезон – купаться будем в пруду на Кусковской. Давай с нами? Я привык первого мая – купаться. Я просто казак кубанский. Без воды не могу. Соглашайся. Съездим утром на Выхино – на рынок. Купим вкусных помидор, мяса. Ты, наверное, клубники захочешь, она уже сладкая. А хочешь, потрогай мою лысину. Уже чуть-чуть отросло, тебе станет щекотно, это тебя рассмешит. Рыбу можно пожарить. Ну и выпивать, конечно… Стой, давай шнурками поменяемся! У меня тоже яркие! Ой, ну хоть улыбнулась. Давай! С праздником!

* * *

– Надо гулять, везде ходить, все пробовать, все знать… А то потом пожалеешь. Оглянуться не успеешь – хлобысь – сорокет. Тут уж не попляшешь…

Настроение стало прямо праздничное.

На нашей стороне улицы были пятиэтажки, на противоположной – уже частные дома, а выше Тарки-Тау – гора в шаговой доступности. По́верху она как бы оторочена скалами, которые лунными ночами отчетливо светятся, а в ненастные дни прикрыты облаками или туманом.

По улице не ездил общественный транспорт, и вообще машин было мало. Поэтому я слышала, как шебуршат куры в частном дворе напротив, как гремит цепь кавказской овчарки (у нас их называли кутанскими), и как она долго крутится и наконец укладывается у себя в будке, как скрипит трехколесный велосипедик маленького мальчика, который часто ездил на нем без трусов. Короче, масса звуков окружала меня, особенно с утра.

А вечером были отчетливо слышны разговоры прохожих. Их было мало. Справа из-под горы шли работницы швейной фабрики – они цокали каблучками и разговаривали о таких вещах, которые тогда казались мне смешными, а теперь не очень: «Ты видела, как он на тебя смотрел?», «сразу не отвечай, пусть не думает…», «ты вообще собираешься…?» Собираешься что? – хотелось бы мне знать, но так как девушки разговаривали на ходу, я так и осталась заинтригованной по поводу их намерений. Мой мозг долгие годы находился в состоянии ожидания развязки.