– А вдруг ваша мать настолько больна, что не сможет ничем помочь вам? – Тогда я найду работу, – ответил он. – Кстати, я уже думал о том, будет ли мистер Вирдон платить мне такую же сумму, как и вам, или он предполагает, что мы поделим на двоих ваше жалованье.
– Я как-то не задумывалась об этом, – призналась Зария. – Разумеется, вы всегда можете получить половину моего.
– Не говорите глупостей! Я просто пошутил, – улыбнулся он. – Вы слишком серьезны, Зария. В этом ваша беда. Неужели вы никогда не смеетесь, как другие девушки? С тех пор, как мы познакомились, вы улыбнулись каких-нибудь пару раз, да и то не очень-то весело.
– Кажется, я отвыкла улыбаться, – призналась Зария.
– Почему? Расскажите мне! Зария покачала головой.
– Я хочу забыть об этом, – ответила она. – Кроме того, может быть, нам не стоит откровенничать друг с другом. Мы с вами – лишь корабли в океане, только встретились и сразу же разойдемся в стороны.
Он накрыл ее руку своей.
– Что ж, вы очень симпатичный добрый маленький кораблик, спасательный шлюп, я бы сказал.
Тут дверь в каюту открылась, и в комнату вошел Эди Морган. Его вид произвел на Зарию отталкивающее впечатление. На нем был пурпурный парчовый халат, из-под которого выглядывали оранжевые пижамные штаны. Побриться он еще не успел, и его подбородок был сизо-синим. Глаза у него припухли, и все лицо казалось помятым. Вообще, он выглядел старше и неприятнее, чем накануне ночью.
– А, вот вы где, мисс Браун, – сказал он, не обращая внимания на Чака. – Мне надо немедленно отправить каблограмму. На судне есть радист?
– Да… я думаю, есть… – неуверенно ответила Зария.
– Тогда запишите: «Мадам Бертин, Ру-Клемансо, пятнадцать, Лион три точка Встречаю Таррализе завтра днем точка Пусть Ахмед поведет другую машину точка Жду ответа точка Эди точка». Вы записали?
– Да, – ответила Зария.
– Пошлите немедленно. Сейчас она уже должна быля приехать в Лион.
Последние слова он произнес, как бы обращаясь к самому себе. Он уже повернулся к двери, но голос Чака остановил его:
– Мы идем в Таррализу, сэр? Я думал, мы направляемся в Алжир. Мистер Морган уже собирался ответить Чаку, что это его не касается, но вдруг его лицо утратило агрессивность, и он произнес:
– Мне, наверное, надо объясниться с вами, мисс Браун. Мы собираемся захватить еще пару гостей в Таррализе. Мадам Бертин – одна из них. Должно быть, вы о ней слышали. Она известная модистка, одна из самых знаменитых в Париже. Она собирается открыть в Алжире свой магазин и поэтому едет с нами. Вы сами увидите, что это за выдающаяся личность. С этими словами мистер Морган вышел из каюты и закрыл за собой дверь. – Значит, мы не сразу плывем в Алжир, – проговорила Зария. – Я вам очень сочувствую. Я знаю, как вам не терпится попасть туда.
– Ничего страшного, один день не имеет никакого значения, – ответил Чак.
– Пойду отправлю каблограмму, – сказала Зария и поспешила в рубку к радисту.
Когда она вернулась, Чак по карте измерял расстояние между Марселем и Таррализой.
– Надеюсь, мы сможем причалить там, – заметил он. – Бухта совсем маленькая.
– Наверное, капитан считает, что сможем, – ответила Зария.
– Все-таки странное место они выбрали, чтобы взять кого-то на борт.
– Очень трудно будет добраться туда из Лиона за двадцать четыре часа, – заметила Зария.
– Вы правы, – согласился он. – Очень трудно.
– Почему вы так говорите? – спросила Зария.
– Что значит «так»?
Ей трудно было объяснить это словами. В его тоне было что-то, намекающее на какие-то зловещие препятствия на пути из Лиона.
– Да нет, ничего, – ответила она.
– Послушайте, зачем мы сидим здесь? – сказал Чак. – Идите на палубу и позагорайте. Вам это будет полезно. Да, между прочим, вы, наверное, сами знаете, что не стоит ходить по судну в туфлях на высоких каблуках.
– У меня… других нет, – призналась Зария.
– Ну, мои-то вам вряд ли сгодятся, – сказал он. – Я пойду поговорю со стюардом.
Он вышел и через пять минут вернулся с парой парусиновых туфель.
– Это четвертый размер, – сказал он. – Годится?
– Всего на полразмера больше, чем я обычно ношу. Это просто чудесно, – ответила Зария. – А чьи они?
– Я так понял, что год назад у них служил очень маленький юнга. Он продержался совсем недолго: слишком много было от него неприятностей. Но поскольку хозяйка яхты обеспечивала одежду для всей команды, – по словам стюарда, это была одна из ее прихотей, – у них остался лишний комплект одежды. Я сказал, чтобы он принес свитер и брюки в вашу каюту.
– Мне? – удивленно спросила Зария.
– А почему нет? – ответил он. – В них вам будет гораздо удобнее, чем в этом костюме. Да и какие бы прелестные вещицы ни присутствовали в вашем гардеробе, вам все равно не перещеголять мисс Гановер.
– Я и не стану пытаться, – сказала Зария.
Интересно, догадался ли Чак, что пиджак с юбкой и блузкой был единственным ее туалетом? Конечно, глупо было с ее стороны не купить ничего в Марселе. Но тогда она была слишком испугана, чтобы делать что-нибудь, выходящее за рамки инструкции, которая предписывала ей прямо со станции ехать в отель и там ждать известий с яхты.
– Я… я их примерю на себя, – немного смущаясь, сказала она.
Парусиновые туфли, хотя и оказались слегка велики ей, были очень удобными, а белый шерстяной свитер с вышитым на груди названием яхты – уютным и теплым. Она немного смущалась, примеривая брюки: никогда в жизни она не надевала брюк.
«По крайней мере, – сказала она своему отражению в зеркале, – я не кажусь в них толстой и неуклюжей, как многие женщины в шортах или широких брюках». Она была такой худенькой, что в брюках выглядела мальчиком. Но одно дело – разглядывать себя в зеркало, другое – предстать перед людьми. Когда она снова появилась в кабинете и Чак повернулся посмотреть на нее, ей понадобилось все мужество, чтобы остаться на месте, не пытаясь спрятаться от его глаз.
– Вот так уже лучше, – сказал он. – А теперь давайте поднимемся на свежий воздух. Это лучшее средство для того, чтобы у вас на щеках расцвели розы.
Почему-то небрежность его тона успокаивала ее. Она благодарно последовала за ним вверх по трапу на палубу. Море уже приобретало голубизну. Солнце поднялось высоко, и дымка рассеялась. Вдалеке можно было различить холмы, обступающие Марсель, а еще дальше за ними отчетливо выделялись на фоне неба увенчанные снежными шапками пики.
Солнце грело ей щеки, ветер развевал волосы, и слезы подступили к ее глазам. Так восхитительно, невыразимо прекрасно было все вокруг! Как изменилась за эти сорок восемь часов вся ее жизнь!