– Я увидела Теда.
Роджер резко втянул воздух. Произнесенные слова нависли над нами, я почти могла их видеть.
– Ты видела его?
– Да.
– Где? На карусели? В закусочной?
– И там и там. Я мельком увидела на карусели за своей спиной – видела его отражение, – а в закусочной столкнулась с ним лицом к лицу. Наша встреча длилась секунду, а то и меньше. Но это был Тед.
– Господи, – произнес Роджер. – Я знал… Я чувствовал: ты что-то видела.
Он залпом допил виски и налил из бутылки вторую порцию, не разбавляя содой. Выпив половину, он закашлялся и продолжил:
– Судя по твоей реакции, встреча была не из приятных.
– Естественно.
– Мы можем об этом поговорить?
– Он… – я замолчала. – Ему очень плохо, Роджер.
– Что ты имеешь в виду?
– Тед, он… другой. Он изменился.
– Как именно?
– Мне сложно описать словами. Я даже не помню, как именно он выглядел. И вспоминать не хочу. Он… На него страшно смотреть. Прости, я не смогу его тебе описать.
– Я не понимаю. Он сильно обезображен? Он ранен?
– Нет, не совсем. То есть он ранен, поэтому он и выглядел, как…
– Как кто?
– Как нечеловек.
– Нечеловек. И ты уверена, что это был Тед?
– Да. Я видела… Сначала я увидела его обычное лицо, а потом увидела, что с ним стало.
Становилось все сложнее прогонять воспоминания о нашей личной встрече с Тедом, даже когда я поняла, что они частично… Не забылись, нет. Было ощущение, что они не успели усвоиться, будто мой разум не был снабжен подходящей системой, которая бы удерживала каждую деталь увиденного. Но и того, что я помнила, было достаточно, чтобы я снова испытала шок.
– Стало, – повторил Роджер, прикидываясь глупым.
– Его глаза превратились в стекло, – сказала я. – Или что-то вроде стекла. Он не мог их закрыть. Кожа вокруг глаз… Натянута, растерзана. Его терзают. Он страдает.
Я сделала глоток.
– Нет, – сказал Роджер.
– Да.
– Нет. Прости, я понимаю, что ты увидела что-то поистине ужасающее, но это был не Тед. Ты ошиблась, – его губы дрожали.
– Роджер…
– Я пойду прогуляюсь, – сказал он, вскочив со стула. Он взял с собой бутылку виски, оставив соду на столе, и быстро зашагал прочь. Я поднялась со стаканом в руке и бросилась за ним.
* * *
Он обошел дом и двинулся по подъездной дорожке, едва не упав, когда запнулся о кучу песка под ногами. Он начал размахивать руками и удержал равновесие, а затем продолжил свой путь. В конце дорожки он остановился и начал вертеть головой, что сыграло мне на руку: я почти его нагнала, но он вдруг резко повернул налево и направился к кладбищу. Я крикнула: «Роджер! Роджер, стой!» Услышав свое имя, он дернул головой, но не остановился. И зашагал прямо через кладбище. Дойдя до конца, он повернул направо и начал обходить его. Как бестолковая собачонка я бежала за ним все это время, не обращая внимания на ожог на ноге, который после первого круга разрывало от боли. Мне стоило вернуться в дом, сесть и ждать его возвращения, но я боялась, что он убежит с кладбища в соседний лес, и тогда я не смогу его найти. Мы обошли кладбище три раза, пока Роджер не остановился, чтобы отдышаться, и ждал, пока я его не нагоню.
– Это был не Тед, – сказал он, когда я поравнялась с ним. – Это был не мой мальчик.
– Это проклятие, – сказала я, пытаясь перевести дыхание. – Из-за того, что ты сказал ему в вашу последнюю встречу.
– Что?
– На стоянке перед Ратушей, – объяснила я, – ты проклял Теда. Разве не помнишь? Ты отрекся от него: «Я отрекаюсь от тебя; я отказываюсь от тебя».
– Не говори глупостей, – отмахнулся Роджер, но глаза его сверкнули.
– Ты наложил на него проклятие, и оно сработало.
И тут на меня снизошло прозрение.
– Вот почему он не мучает тебя. Не напрямую. Ты оборвал все нити, связывающие вас, ты навсегда вычеркнул его из своей жизни. Он не может связаться с тобой так, как он делает это со мной, потому что дверь к тебе закрыта.
– Это просто смешно, – сказал Роджер. – Ты закончила?
– Роджер, – сказала я, – Я знаю, что случилось в камере. Я знаю о сделке.
Лицо Роджера, порозовевшее от алкоголя и марафона на кладбище, побагровело, и на нем вспыхнули страх, стыд и гнев.
– Сделка?
– С той штукой в углу. С оком в тени.
– Боюсь, я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.
– Оно предложило исполнить проклятие, которое ты придумал для Теда, заставить его сработать.
– Ты серьезно? – воскликнул Роджер и предпринял тщетную попытку улыбнуться. Зрелище было отвратительным.
– Ты спросил, чего оно хочет. И оно ответило: «Крови и боли».
Роджер вздрогнул, услышав мои последние слова, и никаких сомнений относительно увиденного у меня не осталось. Он сказал:
– Значит, ты утверждаешь, что, пока я был в камере полицейского участка, я заключил сделку с дьяволом?
– Я знаю, что ты совершил сделку, – ответила я. – А вот с кем или чем – этого я не могу сказать.
– Вот оно что. И договор я подписал кровью, продав свою бессмертную душу.
– Ты предложил свой инфаркт, который начался уже тогда. Но этого было недостаточно, и тогда ты согласился отдать все, что мог. Все, включая ребенка, которого я вынашивала. И оно забрало его. Ты предложил Теда, и ту штуку это позабавило.
– Так вот в чем дело? Ты считаешь, что в выкидыше виноват я?
– Дело не в этом, Роджер.
– Я бы так не сказал. Вполне очевидно, что потеря ребенка повлияла на тебя намного сильнее, чем я предполагал, в результате чего ты выдумала целую историю, чтобы выставить меня виноватым. Я и не знал, что ты так переживала.
– Речь сейчас не обо мне, – сказала я. – А о том, как в тюремной камере ты все, что только можно, променял на шанс отомстить.
– Я и понятия не имел, как глубоко сидит твоя обида.
– Перестань, – сказала я. – Хочешь сказать, что не сочинял часами свое проклятие?
– Да, я готовил выговор Теду. Я был зол. И нашел, куда направить эту злость. Разве меня не должен был разозлить его визит в наш дом в три часа ночи, его обвинения? Мне что, надо было сказать ему спасибо, за то, что он накинулся на меня?
– А как же сердечный приступ? Когда он начался?
– Я пришел к убеждению, что инфаркт случился, в сущности, тогда, когда на следующий день я отвернулся от Теда и направился к машине.