Каникулы в Санкт-Петербурге - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Богатырева cтр.№ 32

Потом Максим стал думать о людях, которые его окружают. Потом о том, что, когда думаешь только о себе и своей проблеме, мир вокруг сужается до одного темного угла с твоей проблемой посередине. И ты стоишь лицом в этот угол, как будто наказан, и ничего вокруг себя больше не видишь.

А когда начинаешь думать о других, интересоваться ими, пространство вокруг тебя становится просто огромным. Так делает Полина, ее все интересует и волнует.

Максим позвонил Кеше, но тот трубку не взял, хотя не спал, потому что в интернете присутствовал. Очень хотелось выйти за пределы квартиры. Куда-нибудь, уже все равно куда, пойти. Но для этого ведь нужна какая-то, хотя бы номинальная, цель – сходить в магазин, выгулять собаку, встретиться с кем-то. Но пойти так хотелось, что Максим решил все-таки проведать Кешу, хоть они и не бог весть какие друзья. Идти меньше квартала, бывшая школа как раз ровнехонько между ними, и даже никакие мосты их не разделяют.

* * *

Кеша долго не открывал. Максим помнил, что квартира у него большая, бывшая коммуналка с длиннющим прямым коридором. Максим ему с ходу, прямо на лестничной площадке все свои соображения вывалил, ему было очень важно пояснить, что он пришел по серьезному вопросу, с ним самим при этом никак не связанному. Так что его впустили.

Кеша тоже был дома один. И тоже, видно, даже не ложился. Читал.

– У тебя к чаю чего-нибудь есть? – с надеждой спросил Максим, глядя, как хозяин квартиры молча бредет по длиннющему коридору в сторону кухни.

Оказалось, что есть бутерброды.

– Я вот чего понять не могу: как ты можешь все время столько есть и не толстеть при этом? – спросил Кеша.

Он задумчиво взирал на то, как Максим зверски кромсает поданные к чаю и бутербродам сосиски и стремительно расправляется с гречкой.

– Высокий метаболизм, я не полнею, – пожал плечами Максим. – Обмен веществ у меня ускоренный. Но бабушка говорит, что это у меня нервное.

Наевшись и собравшись с силами, Максим решил с места в карьер перейти к цели своего визита.

– Кеш, а помнишь, ты, это, про Женю рассказывал. Она и есть типа твоя девушка, да?

Кеша поморщился. Его нелюбовь делиться тем, что связано с его жизнью, смахивала на патологию.

– Я же говорил, что-то вроде того.

– А что-то вроде – это как? Конкретнее?

– Максим, я не думаю, что это тебе как-то поможет, правда. Там нет совсем ничего такого, чтобы можно было провести параллель между Женей и Полиной.

– Да, блин, я не про то. Я не про то, Кеш, правда. Я щас, щас я объясню.

Максим решительно отодвинул от себя тарелку с чудом уцелевшими бутербродами.

По мере того как он излагал все, что неожиданно для самого себя понял за последние сутки, маленькая кухня все больше и больше наполнялась светом. Так что у Кеши, который бессонницей не страдал и спать хотел уже прилично, стало резать глаза, и он надел темные очки. Все равно его никто, кроме Максима, сейчас не видит. Так и смотрел через очки на бывшего одноклассника, покачиваясь на задних ножках деревянного стула и щурясь (через очки этого тоже было не видно).

А Максим вдруг открыл для себя, что, оказывается, каждый живой человек – это целый мир, в этом мире есть свои проблемы – решаемые и неразрешимые, свои законы – логичные или безумные, свои нужды, истории и потребности. И первой жертвой этого удивительного открытия стал Кеша. До Максима дошло, что не только Полина, но и Кеша тоже живой человек со своей историей. И узнать эту историю стало совершенно необходимо.

Это было очень искренне и честно со стороны Максима, поэтому Кеша рассказал и про Женю, и про ее отъезд в Англию, и про то, как было страшно не встретить больше кого-то такого же, как она. И как домой снова явился так и не расписавшийся с матерью отец, в очередной раз поддавшись сиюминутному порыву вернуться домой «насовсем». И тогда Кеша плюнул на все и решил поступать в Москву. Потому что это относительно далеко от мамы с отцом и очень близко к вернувшейся из Лондона Жене. И про то, как отец снова ушел, и мама снова впала в транс, и пришлось брать академ и возвращаться на Ваську.

Максим слушал его, открыв рот, с таким выражением лица, как будто вся эта не такая уж нетипичная история его самого очень активно касается. И очень долго потом расспрашивал и уточнял всякие детали, пытаясь понять, чего такого Кеша не в состоянии дать Жене, что могут предложить ей другие окружающие ее люди.

* * *

Белая ночь – отрада для туриста.

Она проходит очень быстро, она сама по себе слишком светлая, и всякий раз ты почти не успеваешь поспать. От отсутствия темноты у тебя почти не вырабатывается меланин, и, если у тебя невысокий метаболизм, от недостатка этого гормона ты рискуешь поправиться.

Сны во время белых ночей тоже зачастую бывают белыми и зыбкими. Но ночь есть ночь, и ночью все-таки надо спать.

Андрей лежит, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в квартире – ведь сегодня дома отец, – и бесшумно листает планшет. Он смотрит сайт, где выставлены на продажу ювелирные украшения великого скульптора Михаила Шемякина. Они чуть менее известны, чем украшения Сальвадора Дали, но что-то общее у них прослеживается. Если бы их увидел Максим, они бы ему не понравились, потому что напомнили бы сказки Гофмана, а значит, и зловещего карлика-обманщика Крошку Цахеса, которого он так боялся в детстве. Но Максим даже не знает, что Михаил Михайлович вообще занимается ювелирным искусством.

А Полина не носит украшения. Вот здорово будет, если она начнет их носить. Андрею всегда было очень тяжело, со временем он привык воспринимать эту тяжесть как норму, но появилась Полина, и ему вдруг стало легко. Вот об этом думает, засыпая, Андрей.

А на другом конце города Полина беспокойно ворочается во сне. В хостеле на окне светонепроницаемые римские шторы, но все равно в комнату заползают на непропорционально тонких лапках белые ночи. Полине слишком жарко под обычным синтепоновым одеялом и слишком неуютно под тонкой простынкой или пустым пододеяльником.

Ей снится не что-то конкретное, а собирательный образ дневных переживаний. Накануне она много думала о том, как незаметно меняются жизни, – ее и тех людей, которых она встретила за последние недели. В лучшую или в худшую сторону эти перемены – об этом она не думала, просто отследила их и зафиксировала.

Кеша вообще не думает ложиться спать. Он тоже много думал и много читал. Читал Гумилева, потом Рыжего и Григорьева, полистал немного Башлачева. Всплыли строчки отца, он и так знал их все наизусть, потому не стал перечитывать. В конце концов, сел и открыл томик Таганова.

Так и читаются стихи – когда становится слишком непонятно, а оттого иногда страшно и почти всегда – грустно, в одиночестве, чтобы потом вздохнуть с облегчением, придя к выводу: «Я не один».

* * *

* * *