Город наполнился толпами перепившихся христолюбивых воинов. Как магнит влек к себе эти толпы винный склад. Пивной завод — мелочь! А вот винный склад…
Положение становилось угрожающим.
К вечеру созвали экстренное совещание начальников разных ведомств. Председательствовал уездный комиссар временного правительства, член Государственной думы Крамарев, бывший раньше уездным предводителем дворянства. Милый был он человек, мягкий, деликатный, но ни в какой мере не соответствовал моменту.
На совещании всеми признается нависшая серьезная опасность. Никто не думает, что катастрофы можно было бы избежать.
Взоры направлены на начальника гарнизона. Но генерал Голынец держит себя и кисло и нерешительно. Говорит, что на самом деле вся власть у комитета:
— Комитет возглавляет унтер-офицер Алексеев. Это очень почтенный человек.
От ответа на вопрос:
— Что же предпримет военная власть? Будет ли дан отпор, в случае нападения на склад? —
Голынец старается увильнуть. Он или трусит сам, или действительно ни в чем не уверен.
Храбрее держит себя начальник недавно прибывшего с фронта во Ржев артиллерийского дивизиона. Это — тяжелая артиллерия особого назначения. Он решительно высказывает намерение сопротивляться.
Тогда я потребовал немедленного назначения военной охраны для банка. Генерал Голынец замялся, но начальник артиллерии предложил мне своих людей. Я охотно и с благодарностью согласился: артиллеристы были наименее развращенной в гарнизоне воинской частью.
На собрании поговорили, поговорили… Ни к чему не пришли, ни на каких мерах не остановились.
Возвращаюсь в банк — принимать необходимые меры осторожности.
Очень скоро является команда артиллеристов. Во главе — молодой штабс-капитан Сергей Сергеевич Николаев, бывший студент петербургского Технологического института.
И вдруг, с молниеносной быстротой, распространяется известие:
— Караульная рота на винном складе сдала перед осаждавшими! Склад уже во власти солдат!
Мы с Николаевым подготовляем оборону. Подъезжает верхом артиллерийский подполковник. Проверяет принятые меры.
— Не поставить ли у вас пулемет?
Я поддерживаю эту мысль. Но подполковник заколебался.
— Пожалуй, зря пропадет пулемет… Против солдат никто из артиллеристов стрелять не станет.
— Никак нет, будем!
— Но кто же?
— Я, господин полковник! — взял под козырек Николаев.
Подполковник пообещал прислать пулемет, но не прислал.
Поднимаюсь в служебный кабинет, велю созвать всех низших служащих.
Собрались.
Указываю им на происходящее в городе и на возникшую для банка опасность. Теперь все ложится на них, на охрану:
— Никогда еще в Государственном банке не бывало такого срама, чтобы честные банковые служащие, которым поручено охранять достояние народа, сами попользовались награбленным! Ничего нет зазорного в том, чтобы в подобающее время и выпить. Но для нас будет стыдом, позором, если кто-либо попользуется краденой водкой.
Просил их поддержать нашу честь и воздержаться от соблазна — не пить все то время, пока в городе происходит пьяный погром. А когда все утихнет, — в добрый час!
— Обещаете ли вы мне это?
— Так точно!
— Обещаем, господин управляющий!
В подавляющем большинстве они, особенно солдаты, честно исполнили свое обещание. Не сдержались только двое: наш электротехник да один из грубых мужиков — ржевских банковых сторожей.
Кошмар
Ночью начался кошмар.
Дорога к винному складу от князь-дмитриевской стороны, где помещалась в бараках большая часть гарнизона, шла мимо нашего банка, как раз под окнами моей квартиры.
Потекли две солдатские реки. Одна — от казарм к складу; другая, нагруженная награбленной водкой, — обратно в казармы.
Около полуночи телефонирую Крамареву.
— Он уже лег.
— Пожалуйста, побеспокойте все же его, попросите к телефону.
— Алло! Это вы, Всеволод Викторович?
— Это я! Простите, что поднял вас с постели. Сами понимаете, как серьезно положение. Что же вы думаете предпринять дальше? Ведь скверно…
— Скверно? А что такое?
— Да со складом же!
— Разве что-нибудь случилось?
— Да вы что же, разве не знаете? Ведь уже несколько часов идет погром.
— Что вы? Да неужели? А мне никто ничего не сказал…
Разговаривать дальше было бесполезно. Хорошие же порядки у новой власти. Да и что может сделать старшее начальство, если подчиненные считают излишним даже осведомить его о погроме.
Спускаюсь в семью, вырабатываем план действий на случай нападения. Ворота и вход в банк на солидном запоре и охраняются и нашим, и военным караулом. Нападение пьяных может произойти только через окна моей квартиры, занимающей весь нижний этаж. И оно произойдет, вероятно, в мое отсутствие. Сговорились, что жена, по тревоге, наденет простонародное платье, дочь девушка — одежду реалиста, сын — в естественном виде. Выйдут из банка через малозаметную калитку в глухой части двора, в поле. А там — что бог даст.
Всю ночь движется непрерывный людской поток. Тридцать тысяч солдат, не смыкая глаз, тащат свою добычу. Сначала несут штофы и более мелкую посуду в руках, заполняют ею карманы. Этого оказывается мало: штофы связывают за горлышки веревкой, и такие гирлянды перевешиваются через плечи до ног. Но и этого мало, уносят ведь и другие, жадность и зависть… Солдаты снимают штаны или кальсоны, связывают внизу. Образующиеся мешки заполняют посудой с водкой. Полуголые, но сгибаясь под тяжестью добычи, тянутся к себе в казармы. Отнесут партию и вновь спешат на грабеж.
Иные, совсем уже пьяные, не выдерживают, сваливаются. Падая с бутылками, разбивают их. Валяются, с голыми ногами, в лужах водки. Встать уже не могут, только барахтаются в загрязнившейся жидкости.
А мимо струится людской поток, не озираются на барахтающихся… Времени нет, надо нести еще и еще…
Изредка проскачет по улице разъезд казаков, они еще крепятся. Выстрелят для острастки в воздух. Грабители, при виде казаков, шарахаются в сторону. Падают на свои бутылки, слышен звон стекла. Но казаков слишком мало, да и действуют они вяло.
Тяжелая ночь, глаз сомкнуть не привелось. Нас, однако, пьяные пока не трогали. Только один солдат запустил пустой бутылкой в окно моей квартиры, выбил стекло.
Начало светать. И в туманном рассвете мерзки были пьяные фигуры, особенно — с голыми ногами и мешками из штанов, с высовывающимися из них горлышками штофов.
И всюду, точно трупы после сражения, пьяные недвижные тела в лужах.