По волнам жизни. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Всеволод Стратонов cтр.№ 199

[Костицын]: Вот вам пример того, как нам приходится добиваться, биться из‐за каждого шага. Организуется сейчас научная экспедиция для наблюдения солнечного затмения в Австралии. И вот я и директор Пулковской обсерватории Иванов должны были [войти] в обсуждение этого вопроса с Анатолием Васильевичем [Луначарским]. Мы его ловили в Наркомпросе и не были приняты несмотря на то, что директор Пулковской обсерватории и я — мы достаточно известны. Секретарь нас не принял. Затем мы пытались попасть в Кремль — это нам не удалось. Пошли на лекцию Анатолия Васильевича, с удовольствием прослушали ее, послали ему записку, но опять-таки никакого ответа не последовало. И я до сих пор не знаю — получил ли он наши записки или нет. Если люди с таким громким именем, как Иванов и я, все же достаточно известный, не могли добиться личного свидания и разговора с Анатолием Васильевичем, то тем более в трудном положении оказываются другие.

И вот все это вызвало то, что на одном заседании, которое у нас было в среду и где это постановление о прекращении занятий было вынесено, многие, которые шли на него с желанием не бастовать, после того как выслушали объяснения профсоюза и ведомства, голосовали ЗА. Я хочу указать на такой поразительный пример, как Архангельский. Когда мы с ним шли на заседание, он говорил, указывал на вред этой меры и говорил, что вполне разделяет мнение своего учителя Павлова, здеь присутствующего, о вреде перерыва занятий. Там же, на заседании, когда голосовали, он поднял руку ЗА.

Возьмем теперь деятельность Центральной комиссии по улучшению быта ученых, созданной по инициативе Совнаркома. Работает она 2–3 месяца. Известно ли вам, что она разработала? Можете Вы выслушать? Это будет небесполезно. 1-й разряд — это начинающие молодые ученые и… т. д. (читает) — 5 золотых рублей. 2-й разряд — самостоятельные преподаватели и… т. д. (читает): в эту категорию войдет, вероятно, большинство профессоров и преподавателей и на него отделено 4000 мест, — 7½ золотых рублей. 3-й разряд — крупные ученые с большим ученым… и т. д. (читает). В эту категорию попадет весь наш основной кадр профессуры, за немногими исключениями. Получать эта категория будет 12½ золотых рублей в месяц, т. е. меньше, чем машинистка, меньше, чем любой чиновник, теперь, как говорится, — сотрудник. 4-й разряд… (читает). В эту категорию — 200 человек на всю Россию. Получать они будут по 25 золотых рублей в месяц. 5-й разряд… (читает). В эту категорию может попасть 50 человек на всю Россию. Между тем, если вы посмотрите ставки шофера в том же ВСНХ, то окажется, что … (фамилия) получает в 5 раз меньше, чем его шофер.

Цюрупа: Это сверх тех ставок, которые назначаются профсоюзом?

[Костицын]: Сверх, но эти ставки уплачиваться не могут. Таким образом получается вот какой-то круг, который, если его не разбить, если такую систему по составлению бюджета не разбить, то она угрожает гибелью всем учреждениям, не только высшим учебным учреждениям, но и всем учреждениям. Но у нас это отзывается особенно остро и болезненно. Болезненно — потому, что больные требуют питания, а питать их нечем. Так что ваш упрек, он вполне приемлем, и мы его принимаем, но, во всяком случае, психологически это вполне понятно. То, что было предпринято, психологически вполне понятно. До новой экономической политики положение вещей было несколько иное. Каждый из нас, откуда только что мог, в университет тащил и для университетской работы пытался использовать все свои силы.

Теперь в отношении личного состава: нам денег не дают или дают с большим опозданием, а с нас их требуют. Нам приходится везде платить. В постановлении Совнаркома, о котором Вы знаете, о жилищных правах ученых говорится, что за неплатеж квартирной платы ученый может быть выселен. А откуда взять деньги? Между прочим, приведу такой факт. Чтобы заплатить плату за январь, наш известный математик, и пользующийся заслуженной репутацией не только в России, но и на Западе, — профессор … вынужден сейчас распродавать книги. Книги же для ученого — это последнее, с чем он может расстаться.

Павлов: Разрешите мне два слова по поводу прекращения занятий.

Цюрупа: То, что я высказал, что плохо, что вы начали забастовку — это мое личное суждение. Никаких криминалов здесь не усматривайте.

Павлов: Я не могу себя представить в таком положении. Я 42 года прослужил в Московском университете и попасть в такое положение — очень тяжело. Эта приостановка занятий, она прошла не единогласно. Но и к этому я должен добавить, что прекращение занятий произошло только частично. Продолжаются зачеты и экзамены. Прекращены только лекции. И при этом те, кто пошел на эту меру, имели в виду прекращение занятий только на короткий срок. И, независимо от нашего разговора с вами, они должны были скоро возобновиться. Послезавтра уже этот вопрос будет подвергнут дальнейшему обсуждению, и, мы надеемся, будем иметь возможность сообщить, что дело примет совершенно иной оборот.

[Гулевич]: В понедельник уже будет обсуждаться вопрос относительно возобновления занятий. У нас сейчас положение таково, что мы из своего кармана отапливаем больных. Совершенно определенно не нужно в материальном отношении того, что мы потеряли (не слышно), но нужно иметь все-таки надежду на выход из того тупика, в который мы попали. Важно, чтобы мы могли говорить нашим товарищам, что известные меры будут приняты, что дело не ограничится передачей вопроса в Наркомпрос — «Наркомпрос рассудит».

Цюрупа: Нет, вы можете передать вашим товарищам то, что я сказал. Я не знаю того декрета, который рассматривался в Малом Совнаркоме. Как он трактует вопрос — этого я не знаю. Но все, что я вам сказал, — с этим можно считаться. Совершенно ответственно я говорю вам о том, что теперь я буду наблюдать за работой этой комиссии и слова обратно брать не буду. И то, что я сказал, что неправильно сделали, что не обратились раньше, чем начинать забастовку, это я готов десять раз повторять. Вы прекрасно знаете, что жаловаться нужно, что у нас без этого жить нельзя. Мы в таких условиях живем диковинных, что, может быть, вам это и не видно, в каких условиях приходится работать. И я никогда не считал для себя обидой ни в бытность мою в НКПроде, ни теперь, если на меня жалуются. Но вы уж извините, если я повторю, что прекращать занятия не следовало. Сегодня ведь вам не пришлось потратить никаких нечеловеческих усилий для того, чтобы попасть сюда; сегодня мне позвонили по телефону в 12 час., сначала я был занят, а потом немедленно же дал распоряжение вас пропустить. И я приложу все силы, чтобы помочь вам, но, повторяю, если бы не было факта забастовки, мне это было бы легче сделать. Ведь легко найдутся, могут найтись, сознайтесь сами, охотники, которые извратят этот факт. Так ведь? Могут найтись охотники? Могут найтись люди, которые сумеют или захотят использовать это соответствующим образом и придадут окраску. Я внимательно слушал, очень внимательно слушал вас и в том, что я слышал, ничего, кроме желания улучшить свое положение, не уловил. Но сюда может быть приложена, что называется, одна изюминка. И я повторяю, что это была ошибка, и эту ошибку надо как можно скорее исправить.

[Костицын?]: Позвольте объяснить. Я имел случай участвовать в составлении четвертой записки о положении высшей школы. Последняя эта записка составлена и подписана всеми выдающимися представителями науки Москвы и Петрограда. Она была адресована Председателю Совнаркома. С половины марта до половины мая мы тщетно добивались приема. Вот этот месяц двухмесячного шатания, стучания в двери, которые так перед нами и не открылись, может служить фактом, который вы, может быть, примете во внимание. То, что называется забастовкой, — это был жест. Может быть, неполитично говорить, но я все-таки скажу. Если бы вы не изволили отнестись со вниманием к нашей просьбе, то мы и тогда начали бы занятия — начали бы занятия до абсолютного изнеможения. Я убежден, что в понедельник, на 4-й день после начала, забастовка будет ликвидирована. Но она была абсолютно необходима для того, чтобы нас услышали.