По волнам жизни. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Всеволод Стратонов cтр.№ 149

У студентов были свои организации, через посредство которых они общались с нами. В мое время во главе организации студентов нашего факультета стоял Мациевич, очень разумный и толковый молодой человек.

Отношения между студенчеством и профессурой были тогда небывало дружеские. Сомневаюсь, чтобы нечто подобное существовало в прежние времена. Конечно, больше всего объединяла общая опасность и общая вражда к насильникам. На какие-либо трения между нами не было ни малейшего намека. Более того, не один раз к А. М. Винаверу, ко мне, а вероятно, и к другим профессорам студенты, в лице своих представительных организаций, обращались за советами по своим, студенческим, делам, и к нашему голосу они внимательно прислушивались. Нам удавалось, при таких условиях, удерживать их иногда от рискованных политических шагов, на которые их толкала молодая горячность.

Осенью 1922 года, после погрома профессоров и писателей и высылки части из них за границу, при терроризированности оставшейся профессуры, был нанесен большевицкий удар этой славной молодежи. Их разметали в Соловки, в Архангельский район, в Сибирь…

Неостуденчество

Та студенческая молодежь, о которой только что говорилось, появилась на студенческих скамьях или заканчивала среднюю школу еще до большевизма. Но теперь хлынули волны нового студенчества, с иной физиономией.

Когда крах затеи с допуском в университет по единственному признаку — достижению 16-летнего возраста — стал явным и для Наркомпроса, начали понемногу вводить разные ограничения и довели это дело до поверочных испытаний знаний в особой большевизированной комиссии. И как-то сама собой возникла практика — не для новых студентов, а для уже бывших ими в других высших учебных заведениях, — по крайней мере, это строго соблюдалось в отношении нашего факультета, — чтобы на их прошении была обязательная разрешительная на прием надпись декана.

Это заставило меня рассматривать права каждого из таких аспирантов.

На факультете было решено, чтобы безусловно принимать переходящих по свидетельствам старых университетов, добольшевицкого возникновения. Из новых же, которые повозникали в провинции как грибы после дождя, с преподавателями средних школ, переименовавшимися ныне в профессоров, мы решили принимать лишь в случае согласия на зачет нашего профессора соответственной специальности, если он берет на себя ответственность за преподавание провинциального коллеги. В исключительных же случаях право на такой зачет предоставлялось декану.

Я, однако, редко прибегал к зачету таких курсов помимо согласия соответственного профессора, но к безусловным отказам приходилось прибегать часто.

Особенно изводил поток евреек, двинувшихся в Москву с химико-фармацевтического отделения Одесского университета. Вся их армия хлынула на естественный факультет, чтобы потом изловчиться перейти на медицинский. У этих студенток почти каждая зачетная книжка заключала в себе подчистки, переправки или подделки профессорских подписей. В результате, как только я видел книжку одесского химико-фармацевтического отделения, я настораживался и почти всегда находил фальшь. Мне помогал навык в запоминании подписей одесских профессоров, в особенности — секретаря факультета Е. Л. Буницкого.

Если я отказывал многим, то иной политики держался товарищ декана В. А. Костицын. Не имея достаточного делового опыта, он своеобразно понимал обязанности товарища декана, как являющегося, по существу, вторым деканом, а потому не стеснялся вести самостоятельную политику. Неостудентам это стало известно, и не раз бывало, что получившие от меня отказ, переписав прошение заново, шли в день, когда за деканским столом сидел Костицын, и без труда получали от него разрешительную надпись. В. А. в этих случаях настолько заблуждался, хотя и вполне добросовестно, что он нисколько не стеснялся подписывать за декана какую угодно ответственную переписку, даже не ставя меня об этом в известность. Канцелярия, в лице Постниковой, на этом спекулировала, и я под конец потребовал, чтобы все бумаги, подписанные Костицыным, показывались до отсылки мне на просмотр. Правление, узнав об этом от Постниковой, сделало попытку, повлияв на Костицына, испортить наши отношения, но это не удалось.

Тем не менее В. А. Костицын напринимал много студентов, вовсе этого не заслуживавших. Напротив, я всячески облегчал возможность попасть в студенты тем, кто попал с университетской скамьи в ряды армии.

Немало возни бывало и с коммунистами. В преподавательской своей деятельности мы еще тогда могли не всегда считаться с классовыми соображениями.

Студенты коммунисты, развращенные партийными привилегиями, нередко стремились попасть в университет, не имея достаточной подготовки. Подает такой субъект прошение и тычет партийный билет:

— Я — коммунист!

— Мы принимаем в университет на основании познаний, а не партийной принадлежности. Ваши образовательные документы?

Искренне удивленный и негодующий уходит искать другие пути.

Часто бывало, что подобный субъект является ко мне с письмом от кого-либо из коммунистических сановников:

— Прочтите, товарищ декан!

Откладываю письмо в сторону.

— Изложите ваше дело?

— О нем, товарищ, написано в письме…

— Письмо прочту после. Сначала скажите, о чем вы просите.

Большие глаза… Однако смиряется, излагает просьбу о приеме. Если подготовка достаточная, — принимаю; нет — пишу окончательную резолюцию об отказе. Потом вскрываю письмо.

— Сами понимаете: вы не подготовлены. Нельзя!

Хлынуло в Москву немало коммунистов студентов из Франции, Швейцарии, Германии, Польши…

— Почему вы покинули свой университет?

— Видите, я — коммунист! Меня заставили уйти…

К таким я мало имел снисхождения.

Должен, однако, сказать, что подобные типы под конец все же почти всегда попадали в университет либо по особому распоряжению коммунистического ректора, либо по распоряжению нашего начальства — Главпрофобра (Главное управление по профессиональному образованию).

Предвзято враждебного отношения к новому студенчеству, в частности — к коммунистам, в среде профессуры, конечно, не было. Проявлялось безразличие к политической физиономии раз зачисленного в студенты. Так было, по крайней мере, до погрома в августе 1922 года. Но и само неостуденчество стремилось тогда слиться с общей массой, — не выделяться.

Подготовительные курсы

После большевицкого разгрома средней школы даже и прошедшие в ней полный курс являлись с подготовкой, далеко не достаточной для университета.

Мы решили поэтому учредить при Московском университете подготовительные курсы для вышедших из советской «трудовой школы» — будущих студентов ^[229]. Преподавали в них по большей части молодые университетские преподаватели. Во главе курсов был поставлен проф. П. Н. Каптерев. Длительность обучения в зависимости от предварительной подготовки была рассчитана на 1–1½ года.