Александр Петрович Демидов был социал-демократом. Еще молодой человек, он появился из Ташкента в Москву как командированный в качестве университетского преподавателя для научных работ. Деятельность его протекала на факультете общественных наук, и вскоре он был назначен представителем этого факультета в нашем представительстве
[170].
Впечатление Демидов произвел неважное. Сначала ходил для выколачивания, сколько можно, денег от представительства. А когда стал членом коллегии, стал мутить и муссировать всякие мелкие недоразумения. Очевидно, он писал неблагоприятно о нас и в Ташкент. Скоро мне стало ясным, что он добивается сесть на мое место. Так оно впоследствии и было. Когда я отказался от председательствования, на мое место был назначен Демидов, и он быстро довел представительство до краха.
После моей высылки за границу мне снова пришлось столкнуться с Демидовым. Из его письма я узнал, что большевики подержали его как меньшевика по тюрьмам. Затем он бежал через персидскую границу и попал в Париж. Здесь, однако, его никто не знал и ему не доверяли в рассказах об его преподавательском и научном стаже. Единственный, кто мог ему в данном случае помочь, оказался я, так как в Париже, в нашей академической среде, ему сказали, что моим удостоверением удовлетворятся. Он и просил меня помочь ему. Конечно, я счетов с ним сводить не стал и дал просимое удостоверение.
Туркестанское представительство
Прежняя Туркестанская комиссия, которую возглавлял коммунист и член ВЦК Архангельский (см. стр. 295), перестала удовлетворять местную власть, серьезно считавшуюся со своей автономностью. Поэтому в начале лета 1921 года в Москву прибыло особое представительство Туркреспублики. Во главе его стал триумвират: Кучербаев и два молоденьких сарта, местных сановников, из числа недоучившихся питомцев Туркестанской учительской семинарии. Тогда все такие недоучки из семинаристов стали вдруг в Туркестане, лишенном грамотных людей, бóльшими или меньшими сановниками. В этом триумвирате Кучербаев, наиболее опытный, знающий и, во всяком случае, значительно старший двух других, занимал самое скромное положение.
Расположилось это представительство напротив нас, в Трубниковском же переулке, в бывшем доме удельного ведомства, в котором теперь поместился Народный комиссариат национальностей, сокращенно Наркомнац, возглавлявшийся в ту пору Сталиным. Среди других представительств разных национальностей туркестанское представительство занимало самое видное место — и по числу служащих (все помещение его было переполнено молодыми людьми в тюбетейках), и по числу комнат помещения. В его распоряжение было предоставлено несколько реквизированных у буржуазии автомобилей, словом, все было, как у больших.
Между прочим, в этом же доме, среди других, почему-то нашло себе место и еврейское представительство, как будто бы они и без того повсюду не главенствовали. Цели у них, впрочем, были разные. Например, на стене Наркомнаца висела вывеска: «Комиссия по оказанию помощи евреям, пострадавшим от погромов».
Проходя по улице, я слышал в группе прохожих:
— Вишь! Их и громить еще не начинали, а они уже пособия себе выдают.
Новое туркестанское представительство начало с поднятия своего престижа. Оно объявило упраздненными все другие представительства по отдельным вопросам, относящимся к Туркестану. Единственное не закрытое представительство было наше. Должно быть, чувствовалась неловкость проявить такую меру к университетскому органу.
Тем не менее мы были у них бельмом на глазу, и среди наших служащих, да и членов коллегии, чувствовалась паника:
— Вот-вот закроют и нас.
Я не видел выхода и смирился с неприятной перспективой. Но выход указал Кучербаев. Он объяснил через Арсеньева, что все дело в петушьем самолюбии молодого начальства представительства. Им хочется, чтобы первый шаг к ним сделал именно я — пожилой профессор:
— Пусть Всеволод Викторович пойдет познакомиться с молодыми людьми. Тогда, вероятно, все устроится!
Так и вышло. Я зашел к Кучербаеву, и мы вместе пошли знакомиться с молодыми сановниками. Обоих я застал в их обширных кабинетах. Мы обменялись с каждым несколькими словами общего характера, и цель была достигнута.
Наше представительство было объявлено отделом общего представительства. Для связи в состав коллегии был постоянно командирован Кучербаев, который и без того являлся ее членом. Он изредка и бывал у нас, всегда исполняя свои обязанности по связи с большим тактом.
Дело же наше теперь, несомненно, выиграло. Мы получили возможность пользоваться аппаратом представительства для сношений с Ташкентом, для перевозки туда наших грузов и т. п. Выиграли и служащие: они были зачислены — совершенно номинально — в состав сотрудников представительства, получили возможность пользоваться их кооперативом и т. п.
Ветеринарный факультет
В эту пору появился в Москве из Ташкента какой-то честолюбивый ветеринарный врач, который задумал создать при Туркестанском университете особый ветеринарный факультет, без сомнения, рассчитывая стать в его главе. Он сумел привлечь на свою сторону соответственный орган военно-ветеринарного ведомства, и дело, для окончательного оформления, было передано в туркестанское представительство. Оно бы и прошло, если б не находчивость В. Н. Кучербаева, который убедил своих коллег, что данный вопрос надо бы сначала передать на обсуждение нашего университетского представительства.
Предупрежденный им, в чем дело, я счел необходимым избегнуть этого опасного вторжения в структуру университета. Но надо было это обставить, в тактических соображениях, умелым способом.
Я созвал торжественное заседание из представителей разных заинтересованных ведомств, и на этом заседании мы с Кучербаевым совершенно разбили авантюристический проект. Подавляющее большинство участников совещания присоединилось к нашему мнению и высказалось за желательность устройства лишь ветеринарного отделения при медицинском факультете.
Но и такое постановление осталось мертворожденным. У инициатора пропал весь его пыл, а туркестанское представительство стало, разумеется, на нашу точку зрения.
Единственным последствием было возбуждение против меня правления Туркестанского университета, которое, не разобрав, в чем дело, обрушилось против меня с обвинениями, довольно наивно формулированными так: «Маленькое наше представительство хочет командовать университетом и поднимает вопрос об устройстве в нем нового факультета».
Финансовый инцидент
Состояние нашего денежного делопроизводства меня все более и более беспокоило. Я не считал себя ответственным за время ректорства Димо, но иное дело было за время действия представительства, когда ответственность по надзору полностью ложилась на меня. Между тем Арсеньев, как и при Димо, все финансовые операции производил скрытно от меня.