Максим присвистнул и вернулся к готовке. Я же подперла голову рукой и следила за ним: ни одного лишнего движения, ни грамма мусора. Все очистки или пустые упаковки сразу оказывались в мусорке, испачканная посуда мылась, а случайные капли соуса или масла исчезали под полосатой пушистой тряпкой. Из духовки уже аппетитно пахло рыбой, а прямо передо мной появилась миска салата, нарезанный хлеб и стакан сока. Кто бы знал, что готовящий мужчина — такое привлекательное, будоражащее зрелище?
— Бруньский, а сколько цифр после запятой в числе пи ты знаешь? — он вытащил рыбу и подвинул ко мне порцию, вторую оставил рядом с собой. — Чувствую, что мне придется купить себе очень большую машину. Компенсировать маленький мозг, ну ты поняла.
Я махнула рукой:
— Две: один и четыре. Я гуманитарий, по математике никогда на отлично не тянула.
— Все равно, могла бы поступить в институт, а не училище.
Рыба оказалась вкусной, хотя и чуть суховатой на мой вкус, но уточнять это я не стала, предпочла только похвалить, зато уточнила кое-что другое:
— Колледж! Не могла: побоялась ЕГЭ. И бабушка с дедом настаивали, чтобы я побыстрее получила профессию и могла сама себя содержать, если с ними что-то случится.
Максим вздохнул и включил чайник. За окном окончательно стемнело, и косой дождь гулко барабанил каплями по стеклу. Да, в такую погоду не тянет выходить из дома. Хотя шеф и не предлагал остаться у него на ночь. Возможно, он ждёт, когда я сама уйду? Мол, а вот и чай, входную дверь просто захлопни. Или: Бруньский, ты мне друг, но спина дороже, а ортопедический матрас только в спальне, на диване тоже не могу оставить, там слишком красиво стоят подушки.
— Поможешь перестелить белье в спальне?
Он заварил свежий чай и запихнул грязные тарелки в посудомоечную машину, затем уехал в коридор и оттуда уже звал меня. Идти было откровенно лень: после сытного позднего ужина снова хотелось спать, но бросать Максима наедине с пододеяльником — некрасиво.
Нашлись они в спальне, шеф в одиночку переборол подушки с наволочками, стащил простыню и без разговоров всучил мне тот самый пододеяльник. Это почему-то успокоило. Жуткий, ненасытный дон из моего воображения, прокрадывающийся в спальню к юной сеньорите, не стал бы перед этим перестилать белье и искать жертве полотенце, халат, зубную щётку и ночную рубашку. Фланелевую в рюшах. Бабушка была бы в восторге, заметь на мне такую. Кстати, им я так и не позвонила, пока просто не смогла: как только начинала думать о предстоящем разговоре, сразу вспоминала аварию, темный джип, разнесенную "шестерку" и становилось жутко. Представляю, что случится с родными, когда они обо всем узнают.
Шеф внезапно дёрнул одеяло и то выпало из моих рук, я почти сразу схватила его обратно и начала пихать на место непослушный угол, заодно и поболтать с Максом. Напоследок. Если и переживу благополучно эту ночь, бабушка мне потом все равно голову открутит. Или дед.
— А ты откуда знаешь испанский? — я все же нарушила молчание.
— Однажды подвернулось очень интересное дело: родовое проклятие, призрак быка, заколотая жена… но для расследования нужно было ехать в Испанию. Вот оно так и получилось. С английским у меня так себе, разве что объясниться в поездках, а испанским неожиданно увлекся. Даже читаю свободно. Как знал, что пригодится!
— И танцевать умеешь? — я оперлась о подоконник и сложила руки на груди, пока Максим строил пирамиду из подушек. Кто знает, возможно, он сам решил спать на чистеньком, а меня отправит домой на такси. А стопка с рубашкой, полотенцем и прочим ждёт на тумбочке другую Бруню.
— Имею к тому тягу, вдохновение и любовь, но не талант. Потому предпочитаю философское топтание на месте в окружении разбитных девиц от семи до девяноста. Черт, Бруньский, я ж танцевал последний раз года три назад, на свадьбе некого отпрыска троюродной тети из Ростова. Даже в клуб захотелось. Сходим?
Постой вопрос, с простым ответом, а у меня будто язык прилип. "Сходим" — это же как планы на будущее, в котором меня пытаются отправить в Мацесту, за шефом охотится неизвестный убийца, и вообще, здесь бы ночь пережить! А то помню я, что за книги Макс читает!
— Не сейчас, конечно, а когда на ноги встану. Так сходим?
Он говорил серьезно, будто спрашивал о чем-то очень важном, а не простом походе в клуб. На языке вертелось предложение посетить наш, деревенский, он настолько ретро, что почти интересный. Местные дамы точно будут в ажитации, если заметят там "заезжего модника".
— Я тоже танцую плохо, но вдохновенно, — уточнила на всякий случай.
Максим отмахнулся, сгреб всю стопку вещей и всунул мне:
— Где ванная комната — знаешь, пользуйся там всем, что увидишь, как и на кухне, и в других комнатах. Если будет жарко, холодно, одиноко — включай кондиционер, он спасет. Запутаешься в чем-то — смело буди меня, в остальное время буду спать крайне, невероятно крепко, без всяких попыток приставать к юным, пугливым сеньоритам. Хотя сексуальным боссам вроде бы положено… Бруньский, как лучше: приставать или не приставать?
И, не дожидаясь ответа, он выехал из спальни. Я же растерянно положила вещи на кровать и решила их разобрать. Под кошмарной фланелевой рубашкой нашлась вполне приличная пижама, больше похожая на спортивный костюм, не по сезону, зато и не провокационно, как следующая, состоявшая из майки и коротких шортиков. Затем пошел целый пласт нижнего белья, все точно в размер, нейтральных расцветок и без кружевных оборок. Надеюсь, это все Жанна выбирала, а не Максим.
Я отложила необходимое, после заскочила в ванную, закрылась на защёлку и то и дело оглядывалась на дверь, но, в отличие от книжных боссов, реальному мокрые девушки нравились не до потери самоконтроля. Став снова чистой, я надела пижаму, свернула свои вещи и вернулась в спальню. На тумбочке ждал чай в термокружке и забавный кекс с нарисованным сверху смайликом и надписью: "Спокойной ночи!". Чай Максим заваривал непривычно: только зелёный, в специальном чайнике, откуда разливал сразу по чашкам, без добавления кипятка. Мне предлагал сделать другой, но наблюдать за процессом так интересно, что результат уже и не важен. Да и студенческий желудок закален чаем из пакетиков, поэтому листовой зелёный ему точно не страшен.
Все это было так странно, неправильно, будто взято из чьей-то чужой жизни, не принадлежащей Славе Гориной, что я не тронула чай, не стала садиться на кровать, просто вышла из спальни, в поисках шефа.