Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - читать онлайн книгу. Автор: Лори Готтлиб cтр.№ 86

Гуманистический психолог Карл Роджерс практиковал то, что он называл «клиентоцентрированной психотерапией», центральным принципом которой было безусловное позитивное отношение. Его переход от использования термина «пациент» к «клиенту» был характерен для отношения к людям, с которыми он работал. Роджерс полагал, что позитивные отношения между психотерапевтом и клиентом – необходимая часть лечения, а не только средство достижения цели, что было новаторским концептом для середины двадцатого столетия, когда он его предложил.

Но безусловное позитивное отношение необязательно означает, что психотерапевту нравится клиент. Это значит, что специалист должен относиться с теплом и без осуждения, а главное – искренне верить в способность клиента расти в поощрительной и поддерживающей среде. Это каркас для способности ценить и уважать человеческое право на самоопределение, даже если его выбор противоречит вашему. Безусловное позитивное отношение – это подход, а не чувства.

Я хочу большего, чем безусловное позитивное отношение от Уэнделла – я хочу ему нравиться. Мой вопрос, оказывается, заключается не только в том, чтобы выяснить, значу ли я что-то для Уэнделла. Он еще и о том, чтобы узнать, что он значит для меня.

– Я вам нравлюсь? – пищу я, чувствуя себя жалко и неловко. А что он вообще может сказать? Он не скажет нет. Даже если я ему не нравлюсь, он может ответить вопросом на вопрос: «А как вы думаете?», «Интересно, почему вы спрашиваете об этом сейчас?» Или он может спросить, что бы я ответила Джону, если бы он задал мне этот вопрос в самом начале. И я бы сказала ему правду о своих ощущениях – чуть меньше о своем отношении к нему, чуть больше о том, как трудно его понять, когда он все время держит меня на расстоянии.

Но Уэнделл не делает ничего из этого.

– Вы мне нравитесь, – говорит он так, что я чувствую, что он именно это и имеет в виду. Это не звучит ни банально, ни сентиментально. Это так просто – и так неожиданно воодушевляюще в своей простоте. Да, вы мне нравитесь.

– Вы мне тоже нравитесь, – говорю я, и Уэнделл улыбается.

Он говорит, что, хотя я хочу нравиться за ум или веселость, ему нравится моя нешама, что на иврите значит «дух» или «душа» (а буквально переводится как «дыхание».) Концепт понятен без разъяснений.

Я рассказываю Уэнделлу о недавней выпускнице колледжа, которая, размышляя о карьере психотерапевта, спросила, нравятся ли мне мои пациенты, потому что, в конце концов, это те, с кем психотерапевт ежедневно проводит все свое рабочее время. Я сказала, что иногда они кажутся мне немного странными, но чаще всего это происходит потому, что они путают меня с кем-то другим из прошлого, кто может не знать их так, как знаю я. Даже если так, сказала я этой молодой женщине, я искренне привязана к своим пациентам – к их уязвимостям, их храбрости, их душам. Как говорит Уэнделл, к их нешаме.

– Но в профессиональном смысле, да? – настаивала молодая женщина, и я видела, что она не до конца меня понимает, потому что пока я не начала работать с пациентами, я и сама не понимала. И когда становишься пациентом, трудно об этом помнить – но Уэнделл только что напомнил мне.

– Так не работает! – говорит Джулия. Она рассказывает о коллеге из Trader Joe’s, у которой случился выкидыш, а другая кассирша, пытаясь ее утешить, сказала: «Все происходит по какой-то причине. Значит, этому ребенку не суждено было рождаться».

– «Все происходит по какой-то причине» – это не так работает! – повторяет Джулия. – Нет никакого высшего плана, согласно которому у тебя должен быть выкидыш, или рак, или твоему ребенку суждено погибнуть от рук какого-то психа!

Я понимаю, о чем она. Люди отпускают непрошеные комментарии по любому поводу, особенно трагичному, и Джулия размышляет над написанием книги под названием «Чего не стоит говорить умирающему: Руководство для Благонамеренных, но Бестолковых».

Согласно Джулии, таких вещей достаточно. Ты уверена, что умираешь? Ты уже проконсультировалась у другого врача? Будь сильной. Каковы твои шансы? Тебе надо меньше нервничать. Надо изменить свое отношение к этому. Ты справишься! Я знаю человека, который принимал витамин К и вылечился. Я читал о новой терапии, которая уничтожает опухоли – на мышах, но тем не менее. У тебя это точно не наследственное? (Если бы ответ был положительным, спрашивающему стало бы спокойнее: все можно объяснить генетикой!) На днях кто-то сказал Джулии: «Я знал женщину с таким же видом рака, что и у вас». «Знал?» – переспросила Джулия. «Ну да, – смущенно ответил тот. – Она, гм, умерла».

Пока Джулия перебирает список того, чего не надо говорить, я думаю о других пациентах, которые жаловались на слова людей в разные трудные времена. У тебя есть еще один ребенок. По крайней мере, он прожил долгую жизнь. Она теперь в лучшем месте. Когда ты будешь готов, ты всегда сможешь завести другую собаку. Прошел год, может быть, пора жить дальше?

Конечно, все эти комментарии призваны утешать, но это также способ говорящих защититься от неудобных чувств, которые вызывает в них что-то плохое, произошедшее с другими. Банальности вроде этих делают ужасную ситуацию более удобной для человека, который их произносит, но оставляют того, для кого они предназначены, злым и одиноким.

– Люди думают, что если они будут говорить обо мне как об умирающей, то это станет реальностью, но ведь это уже реальность, – говорит Джулия, качая головой. Мне тоже это кажется правильным, и не только в тех случаях, когда дело касается смерти. Умалчивание не делает ситуацию менее реальной – скорее более страшной. Для Джулии худшим стало молчание: люди начали избегать ее, чтобы им не приходилось вступать в разговор и говорить все эти ужасные вещи. Она бы предпочла глупости тотальному игнорированию.

– Что бы вы хотели, чтобы говорили люди? – спрашиваю я.

Джулия думает об этом.

– Они могут сказать: «Мне так жаль». Или: «Чем я могу помочь?» Или «Я чувствую себя таким беспомощным, но я переживаю за тебя».

Она меняет положение на диване. Одежда на ее истончившемся теле висит мешком.

– Они могут быть честными! – продолжает она. – Одна женщина брякнула: «Я понятия не имею, что сказать» – и мне стало намного легче! Я сказала ей, что пока не заболела, тоже не знала, что говорить в таких случаях. В университете, когда мои студенты узнали, первое, что они сказали: «Как же мы без вас!» – и это тоже хорошо, потому что это выражает то, как они ко мне относятся. Люди говорили: «Не-е-ет!» или «Я всегда не связи, звони, если захочешь поболтать или просто развеяться». Они помнили, что я – все еще я. Что я все еще их подруга, а не просто раковый пациент, и они могут поговорить со мной о своей жизни, о работе и последнем эпизоде «Игры престолов».

Одна вещь удивляет Джулию в процессе наблюдений за собственным умиранием – насколько живым стал ее мир. Все, что она воспринимала как должное, рождало ощущение откровения, как будто она снова была ребенком. Вкусы: сладость клубники, сок которой стекает по подбородку, или нежная выпечка, тающая во рту. Запахи: цветы на лужайке перед домом, духи коллеги, морские водоросли, выброшенные на берег, потное тело Мэтта в постели ночью. Звуки: струны виолончели, визг машины, смех племянника. Впечатления: танцы на дне рождения, наблюдение за людьми в кафе, покупка красивого платья, открытие писем. Все это, каким бы мирским оно ни было, бесконечно радует ее. Она стала гиперприсутствующей. Когда люди слепо верят в то, что у них есть все время этого мира, заметила она, они становятся ленивы.