Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - читать онлайн книгу. Автор: Лори Готтлиб cтр.№ 73

Теркл рассказывала: ее коллеги сочли, что этот робот-нерпенок стал огромным шагом вперед, способом облегчить жизнь людей, однако она сама чувствовала себя глубоко подавленной.

Я вздохнула, понимая ее. Всего за день до этого я в шутку сказала коллеге: «Почему бы не завести психотерапевта в iPhone?» Тогда я еще не знала, что скоро психотерапевты появятся и в смартфонах – в виде приложения, через которое можно связаться со специалистом «в любое время, в любом месте… за долю секунды, чтобы сразу почувствовать себя лучше». Я думала о таких инновациях в том же ключе, что и Теркл, рассуждающая о женщине с роботом-нерпенком.

«Почему мы перепоручаем другим те вещи, которые определяют нас, как людей?» – спрашивала Теркл в видео. Ее вопрос заставил меня задуматься: потому, что люди не выносят одиночества, или потому, что они не выносят других людей? По всей стране – в кафе с друзьями, на рабочих встречах, во время обеда в школе, в очереди супермаркета и за семейным столом – люди пишут сообщения и твиты и совершают покупки, иногда имитируя зрительный контакт, а иногда не делая и этого.

Даже в моем кабинете люди, которые заплатили за возможность прийти, заглядывают в свои вибрирующие телефоны, чтобы посмотреть, кто им пишет. (Часто это те же люди, которые потом признаются, что отвлекаются на телефон и во время секса, и сидя в туалете. Узнав об этом, я поставила бутылку антисептика для рук в своем кабинете.) Чтобы нас не отвлекали, я установила правило «никаких сотовых телефонов на время сессии», но заметила, что, уходя, пациенты хватаются за смартфоны и просматривают сообщения еще на подходе к двери. Не лучше ли было бы провести время, позволив себе на лишнюю минутку задуматься о том, что мы только что обсудили, или мысленно перестроиться, возвращаясь к внешнему миру?

Другие люди чувствовали себя одиноко, как я заметила, обычно в промежутках между чем-то: покидая психотерапевтическую сессию, ожидая зеленого сигнала светофора, стоя в очереди на кассу или поднимаясь в лифте, они доставали гаджеты и избавлялись от этого чувства. Будучи в состоянии постоянного отвлечения они, кажется, теряли способность быть с другими и быть наедине с собой.

Кабинет психотерапевта, по всей видимости, оставался единственным местом, где два человека пятьдесят минут сидят в комнате вместе, не отвлекаясь. Несмотря на завесу профессионализма, этот еженедельный ритуал «я – ты» зачастую оказывается одним из самых человечных контактов, пережитых людьми. Я была полна решимости развивать свою практику, но не была готова идти на компромисс с этим ритуалом ради того, чтобы это произошло. Может прозвучать странно, если не откровенно неудобно, но для уже посещавших меня пациентов это было огромным вознаграждением. Если мы создаем пространство и добавляем время, то узнаем те истории, которые стоят того, чтобы их ждали; те, что определяют наши жизни.

А моя история? На самом деле я не выделяла времени и пространства для нее – постепенно я была все больше занята выслушиванием чужих историй. Но под гнетом суматошной суеты психотерапевтических сессий, сборов сына в школу, приемов у врача и романтических отношений давно подавленная правда просачивалась на поверхность и давала знать о себе только тогда, когда я прибывала в офис Уэнделла. «Половина моей жизни закончена», – сказала я вдруг на нашей первой сессии, и Уэнделл вцепился именно в это. Он заметил то, что мой куратор обронила годы назад.

Сегодня вам не вернуть.

А дни летели.

Я захожу в офис Уэнделла, мокрая насквозь. Мне надо было лишь перебежать дорогу от парковки до здания, но внезапно начался первый зимний ливень. У меня не было ни зонтика, ни пальто, так что я натянула хлопковый блейзер на голову и побежала.

Теперь с блейзера капает, волосы начали кудрявиться, макияж потек, а мокрая одежда пиявкой липнет к телу в самых неудачных местах. Я слишком промокла, чтобы сесть, так что просто стою около кресел в приемной и думаю, как привести себя в порядок, когда дверь в кабинет Уэнделла открывается, и оттуда выходит красивая женщина, которую я уже видела раньше. Она снова вытирает слезы. Опустив голову, она проходит за бумажной ширмой, и я слышу цоканье ее каблуков, эхом отдающееся в коридоре здания.

Марго?

Нет; достаточно того совпадения, что она видится с Уэнделлом, но чтобы наши еженедельные сессии следовали одна за другой? Я становлюсь параноиком. С другой стороны, как выразился писатель Филип Дик: «Удивительно, как паранойя может порой переплетаться с реальностью».

Я стою, дрожа, словно мокрый щенок, пока дверь Уэнделла не открывается снова. На этот раз – чтобы впустить меня.

Я плетусь к кушетке и сажусь на место В, пристраивая знакомые разномастные подушки за спиной, в привычной мне манере. Уэнделл тихо закрывает дверь кабинета, проходит через комнату, опускает длинное тело на привычное место и скрещивает ноги, приземлившись. Мы начинаем наш первый ритуал: бессловесное приветствие.

Но сегодня я оставляю мокрые пятна на его кушетке.

– Дать вам полотенце? – спрашивает Уэнделл.

– У вас есть полотенца?

Он улыбается, проходит к большому шкафу и передает мне оттуда пару полотенец для рук. Одним я вытираю волосы, на другое сажусь.

– Спасибо, – говорю я.

– Пожалуйста, – говорит он.

– Зачем вы храните здесь полотенца?

– Люди иногда промокают, – отвечает Уэнделл, пожимая плечами, словно полотенца – все равно что офисный степлер. Это кажется мне странным – и в то же время я чувствую себя окруженной заботой, как когда он бросил мне салфетки. Я делаю мысленную заметку: принести полотенца себе в офис.

Мы снова смотрим друг на друга, молча здороваясь.

Я не знаю, с чего начать. В последнее время меня тревожит практически все. Даже мелочи, вроде принятия не слишком значительных решений, парализуют меня. Я стала осторожной, боюсь рисковать и ошибаться, потому что я уже наделала дел и боюсь, что у меня больше не будет времени, чтобы все исправить.

Накануне вечером, когда я пыталась расслабиться в кровати с книжкой в руках, я познакомилась с персонажем, который описывал свое постоянное беспокойство как «неумолимую потребность избежать момента, который никогда не заканчивается». Все так, подумала я. Несколько последних недель каждая секунда была связана со следующей именно беспокойством. Я знала, что тревога стала центром всего из-за слов Уэнделла в конце нашей последней сессии. Мне пришлось отменить следующую встречу, чтобы пойти на школьный праздник к сыну, потом сам Уэнделл отсутствовал неделю, так что мне пришлось провести наедине с его фразой три недели. «Какая битва? – Ваша битва со смертью».

Разверзнувшиеся сегодня над моей головой небеса как раз в тему. Я делаю глубокий вдох и рассказываю Уэнделлу о своей «блуждающей матке».

До сегодняшнего дня я никогда не рассказывала эту историю от начала до конца. Если раньше она смущала меня, то сейчас, когда я говорю о ней вслух, я понимаю, насколько сильно была напугана. Поверх горя, о котором Уэнделл упоминал раньше – что половина моей жизни закончена, – лежал страх, что я, как Джулия, возможно, умираю куда раньше, чем того ожидала. Нет ничего страшнее для матери-одиночки, чем думать о том, что ее маленький ребенок остается на земле без нее. Что, если врачи упускают что-то, что можно вылечить, своевременно обнаружив? Что, если они найдут причину, но болезнь окажется неизлечимой?