Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - читать онлайн книгу. Автор: Лори Готтлиб cтр.№ 110

«Она была моей подругой», – говорю я рефлекторно, помня о конфиденциальности. Но едва я произношу эту фразу, я понимаю, что это правда.

– Вы будете думать обо мне? – спрашивала Джулия, отбывая на свои множественные операции, и я всегда отвечала, что буду. Эта уверенность успокаивала ее, помогала оставаться сосредоточенной в хаосе беспокойства по поводу того, что она ложится под нож.

Позже, однако, когда стало ясно, что Джулия умрет, этот вопрос приобрел еще один смысл. Будет ли часть меня жить в вас?

Джулия незадолго до смерти сказала Мэтту, что чувствует себя ужасно, умирая у него на руках, и на следующий день он написал ей записку со стихами из мюзикла «Таинственный сад». В нем призрак жены спрашивает скорбящего мужа, может ли он простить ее, может ли сохранить ее в своем сердце и «полюбить меня снова, когда мы разлучены». Мэтт подписал: «Да». И добавил, что он верит не в то, что люди исчезают, а в то, что в нас есть что-то вечное, и эта часть живет дальше.

Подходя к машине, я слышу вопрос Джулии. Вы будете думать обо мне?

После стольких лет я все еще думаю о ней.

Чаще всего я вспоминаю ее в моменты тишины.

– Честно, без уверток. Вы думаете, я мудак? – спрашивает Джон, поставив пакет с нашим обедом. Сегодня он привел на сессию свою собаку Рози («санька» заболела, а Марго в отъезде), и теперь она сидит на коленях у Джона, обнюхивая контейнеры с едой. Взгляд Джона устремлен на меня, и глаза-бусинки Рози тоже, словно они оба ждут ответа.

Вопрос застает меня врасплох. Если я скажу «да», то рискую сделать Джону больно, а это последнее, чего мне хочется. Если я скажу «нет», то, возможно, стану потворствовать еще более мудацкому поведению – вместо того, чтобы поспособствовать его просветлению. Предпоследнее, чего мне хочется, это потворствовать ему. Можно спросить в обратную сторону: «А вы как думаете, вы мудак?» Но меня интересует другое: почему он спрашивает – и почему сейчас?

Джон сбрасывает обувь, но не скрещивает ноги на диване, а подается вперед, уперев локти в колени. Рози спрыгивает, усаживается на полу и смотрит на Джона. Он гладит ее и мурлычет: «Ты ж моя маленькая принцесса».

– Вы не поверите, – говорит он, снова глядя на меня, – но пару дней назад я сделал, хм, неудачное замечание Марго. Она сказала, что ее психотерапевт посоветовал нам семейного специалиста, а я сказал, что хочу услышать рекомендацию от вас, потому что мне нет нужды доверить суждению ее психотерапевта-идиота. И едва эти слова вылетели у меня изо рта, я понял, что стоит выбирать выражения, но было уже поздно, и Марго просто взорвалась. «Мой психотерапевт-идиот? – кричала она. – Мой?» Она сказала, что если мой психотерапевт не видит, какой я мудак, то это я хожу к идиоту. Я извинился за то, что назвал ее психотерапевта идиотом, она извинилась за то, что назвала меня мудаком, потом мы оба засмеялись – и я не могу вспомнить, когда мы в последний раз оба так смеялись. Мы просто не могли остановиться! Девочки услышали нас, прибежали и смотрели на нас, как на пару чокнутых. «Что смешного?» – спрашивали они, а мы не могли им объяснить. Мне кажется, мы даже сами не знали, что смешного.

Тогда девочки тоже засмеялись – и мы все смеялись над тем, что не можем перестать смеяться. Руби легла на пол и начала кататься, потом к ней присоединилась Грейс, потом мы с Марго посмотрели друг на друга, тоже легли на пол и уже все четверо катались по полу и хохотали. А потом Рози прибежала посмотреть, что за шум, и когда она увидела нас всех на полу, то просто застыла в дверях. Она стояла и качала головой, словно говоря: «Ну вы, люди, и чокнутые». А потом она убежала. И тогда мы стали смеяться над Рози, и пока я катался по полу с женой и детьми, а собака лаяла на нас из другой комнаты, я словно наблюдал за этой сценой сверху и проживал ее одновременно, и я подумал, что люблю свою чертову семью.

Он задумывается на секунду, а потом продолжает.

– Я давно не чувствовал себя настолько счастливым, – говорит он. – И знаете что? Мы с Марго провели по-настоящему чудесную ночь. Как будто напряжение, которое обычно было между нами, вдруг исчезло. – Джон улыбается воспоминаниям. – Но потом… не знаю, что случилось. Я теперь сплю гораздо лучше, но в ту ночь я несколько часов не мог уснуть, думая о словах Марго. Я не мог выбросить это из головы. Потому что я знаю, что вы не считаете меня мудаком. В смысле, я, очевидно, вам нравлюсь. Так что потом я подумал: стоп, а если Марго права? Что, если я мудак, но вы не видите этого? Тогда вы на самом деле психотерапевт-идиот. Так в чем дело: я мудак? Или вы идиотка?

Вот это ловушка, думаю я. Либо я называю его мудаком, либо объявляю себя идиоткой. Я вспоминаю Джулию и фразу, которую друзья написали в ее альбоме: «Я выбираю ничего».

– Возможно, есть третий вариант, – предполагаю я.

– Я хочу правду, – твердо говорит он. Куратор однажды заметил, что в психотерапии изменения часто происходят «постепенно, затем внезапно», и это может быть верно в случае Джона. Я представляю себе, как Джон ерзает и ворочается в постели, не может заснуть. Карточный домик, который он построил, уверяя себя, что все вокруг идиоты, рушится, и теперь он стоит среди руин. Я мудак. Я не лучше, чем все остальные, не особенный. Моя мама была неправа.

Но и это неправда. Это коллапс нарциссической защиты в виде гиперкоррекции. Джон начал с убеждения «я хороший, ты плохой», а теперь перевернул его с ног на голову: «ты хороший, я плохой». Ни то ни другое неверно.

– В моем понимании, – говорю я честно, – правда не в том, что я идиотка или что вы мудак, а в том, что иногда вы ведете себя так с целью самозащиты.

Я наблюдаю за реакцией Джона. Он вздыхает и, кажется, собирается съерничать, но потом осекается. С минуту он молчит, глядя на заснувшую Рози.

– Да, – говорит он. – Я и правда веду себя как мудак. – Потом он улыбается и добавляет: – Иногда.

Недавно мы с Джоном говорили о красоте слова «иногда»: оно помогает найти равновесие, держит нас в комфортной середине, не позволяет болтаться в разных концах спектра, держась за жизнь. Оно помогает избежать тирании черно-белого мышления. Джон говорил, что когда он испытывал давление брака и карьеры, то думал раньше, что наступит момент, в котором он снова будет счастлив; когда умер Гейб, он решил, что никогда не будет счастлив снова. Теперь, говорит он, ему стало ясно, что суть – не во всяких «или/или», «да/нет», «всегда/никогда».

– Может быть, счастье – это «иногда», – говорит он, откидываясь назад на диване. Эта мысль приносит ему облегчение. – Думаю, хуже не будет, если сходить на пару сессий к этому семейному психотерапевту, – добавляет Джон, ссылаясь на предложение Уэнделла.

Марго и Джон посетили несколько сессий у одного из таких специалистов после смерти Гейба. Но они оба были так злы и так пристыжены, виня одновременно и себя, и друг друга, что даже когда психотерапевт привел полицейский доклад о пьяном водителе в качестве фактора, спровоцировавшего аварию, Джон потерял интерес к тому, что называл «бессмысленным вскрытием». Если Марго нужна была психотерапия, он был только за, но сам не видел смысла продолжать собственную пытку на час каждую неделю.