Все по-настоящему - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Резник cтр.№ 11

Вздыхаю. Поднимаюсь с пола, обхожу кровать и тихонько, как мышка, укладываюсь рядом с Климом. Все, что я хочу, так это недолго побыть с ним рядом и так же тихо уйти, но меня убаюкивает его размеренное дыхание и сумрак снежного февральского дня. Совершенно неожиданно для себя я засыпаю. А просыпаюсь от странного чувства. Знаете, будто на тебя кто-то смотрит — и очень давно.

Открываю глаза и встречаюсь с шоколадным любопытным взглядом Наринэ. На моей груди совершенно бесцеремонно покоится рука Клима, а его тяжелая нога, перекинута поперек моих бедер, и вся я так тесно к нему прижата, что с трудом понимаю, почему до сих пор не задохнулась. Тянусь за телефоном, чтобы проверить время. Ну, ничего себе! Седьмой час! Вот это горазды мы дрыхнуть…

— Ты давно не спишь? — шепотом спрашиваю у племянницы. А впрочем, зря я шепчу — мои барахтанья не прошли даром. И невнятное бормотание Клима, как и чуть сильнее сжавшаяся на моей груди рука, говорят о том, что он тоже вот-вот проснется.

— Целую вечность, — вздыхает Наринэ.

Целая вечность в понятии ребенка может означать как несколько секунд, так и пару часов. Закатываю глаза и осторожненько выбираюсь из медвежьих объятий Терентьева.

— Это твой муж? — пухлый пальчик Наринэ указывает мне за спину.

— Что? Нет, конечно!

— Тогда, почему он тебя трогает?

Открываю рот, чтобы как-то объяснить любопытной Варваре сей факт, но, так ничего и не сказав, замираю, глядя в серебристые глаза Клима. Синхронно опускаем взгляд вниз, туда, где в чаше его широкой ладони все еще покоится моя ставшая такой чувствительной грудь, и так же синхронно сглатываем.

Понимаю, что в бедро мне упирается отнюдь не коленка, вспыхиваю, будто мне снова пятнадцать, и пулей вылетаю из постели.

— Так… Кто у нас еще проснулся? Седа? — Наринэ качает головой, отчего черные упругие кудряшки на ее голове подпрыгивают, — Гамлет?

— Все проснулись. Одни вы спите. Целую вечность, — во второй раз повторяет малышка. А я уже в красках вижу, как в чате с названьем «Родня» выстреливает эта новость. «Тетя Тата и ее не муж спали целую вечность. А еще он ее трогал». Определенно мы возглавим новостной топ.

Ну, какое же дерьмо, господи! Как будто мало мне бесконечных разговоров о том, как устроить мою гребаную одинокую жизнь. Серьезно, кажется, этим вопросом озабочены все армяне на Земле.

— Так, ну-ка, пойдем, посмотрим, сработал ли наш трюк!

— Трюк?

— Ага. Теперь вы должны понимать мультики, забыла?

Оборачиваюсь лишь у двери. Надеюсь, сумрак комнаты скрыл алый цвет моих щек. Принимаю самый независимый вид из всех находящихся в моем покер-фэйс арсенале. Подпираю плечом дверной косяк, складываю на груди руки:

— Нальешь вина? Обидно будет, если оно испарится.

— Кхм… да, конечно.

Включаю малышне мультики и под дикий визг — еще бы, фокус со сном удался! — кошусь на часы. По всему выходит, что скоро за ними приедут. Остается только скрестить пальцы, понадеявшись на то, что Наринэ забудет о том, что видела. Иначе мне конец.

Клим выходит из спальни с двумя бокалами Просекко. Протягивает один мне. Отпивает из другого, наблюдая за мной, как мне кажется, излишне пристально. Чтобы скрыть смущение, начинаю перебирать детские рисунки, которых полно и здесь. Это первый Валентинов день, который я встречаю с мужчиной, и определенно самый странный. Во-первых, потому, что совершенно неожиданно рядом со мной тот самый, а во-вторых, потому, что мы проводим его… вот так.

— Это что?

Похоже, смущена не только я одна. Ну, не могут же его и впрямь интересовать детские художества?

— Похоже на Валентинку. Знаешь, такие открытки, которые дарят в этот праздник друг другу.

Клим берет согнутую пополам бумажку, раскрывает её и залипает на довольно сомнительном художестве трехлетней Седы. Как будто перед ним картина какого-нибудь великого импрессиониста, а он что-то понимает в искусстве. Не знаю, может быть, в этом вопросе мы с ним не сходимся, но вот лично мне сложно найти какой-то смысл в каракулях и пятнах. Впрочем, я могу быть предвзята. Мой биологический отец — тот еще импрессионист. Как-то я видела его выставку по телевизору. Собственно, как и самого отца.

— А где моя?

— Кто?

— Что! Валентинка.

— Ты шутишь?

— Вот еще. Я, можно сказать, первый раз в жизни день влюбленных праздную, а моя жена даже о подарке не позаботилась!

— Тш-ш-ш! — делаю страшные глаза и киваю на детей. — Я ненастоящая жена!

— А как же документ? — сделав ударение на вторую гласную, шевелит бровями Клим.

— Хочешь Валентинку? Ладно… Тогда я требую подарок взамен!

— Колечко с большим бриллиантом? Или маленькую яхту? — прищуривается тот. Презрительно морщу нос, протягиваю Климу чистый лист офисной бумаги, фломастеры и под его почему-то изумленным взглядом берусь за простой карандаш. Отпиваю из бокала, задумчиво закусываю губу, быстрыми штрихами прорисовываю контур сердца. Настоящего, а не того, что лепят на поздравительные открытки. Рисую правый и левый желудочки, коронарные артерии, верхнюю и нижнюю полые вены, аорту… Прикусываю кончик карандаша, обдумывая, чего бы добавить для полноты картины — по идее, логичным было бы нарисовать капли крови, но я-то знаю — если задеть аорту — кровища будет бить фонтаном до самого потолка. Впрочем, наверное, можно сделать скидку на достоверность. Изображаю крупную каплю и две поменьше. А под ними черную кровавую лужу.

В дверь звонят. Удивленно гляжу на Клима и, быстро дописав «С любовью. Татевик», выскакиваю в коридор. Следом за мной, конечно же, высыпают и дети. Открываю замок, распахиваю дверь, впуская в квартиру ураган по имени…

— Мама?! А ты почему… как… А где Ануш?!

— Я вместо неё! Ну-ка, дай на тебя посмотрю…

— Ани-джан! Ани-джан! — захлебывается восторгом Седа, бросаясь в объятья моей матери.

— Вот! — бормочет она, одной рукой подхватывая маленький ураган, а второй — протягивая мне бутылку, — дядя Гагик передал из Еревана.

Я забираю презент из маминых рук и замечаю, как в один момент ее лицо меняется. И, кажется, я знаю, что становится тому причиной.

— Добрый вечер, — слышу хриплый голос за спиной. Мать переводит на меня вопросительный взгляд и высоко-высоко приподнимает черную бровь.

— Добрый… А это…

— Это не муж! Они спали с Татой-джанцелую вечность. А потом он ее трогал. — Пухлая ручка Наринэ ложится на плоскую грудь, а бровки со значением поднимаются вверх.

Да чтоб его!

Клим

— Это не муж! Они спали с Татой-джанцелую вечность. А потом он ее трогал.