Сохранилось немало писем, в которых Жермен предлагает Бабёфу присмотреться к тому или иному патриоту для вовлечения его в коммунистический проект. Как мы уже указывали выше, одним из таких людей, фигурировавших в переписке будущих «равных», был видный деятель движения «бешеных» Варле, который также участвовал в жерминальском восстании и как раз в это время вышел из заключения. Бабёф рассчитывал на его поддержку после захвата власти
. Учитывая то, что принципы бабувистов и «бешеных» были далеко не идентичны, думается, что факт такого сотрудничества может служить еще одной иллюстрацией к тезису о большой политической гибкости Бабёфа и его способности к лавированию, сотрудничеству, компромиссам.
Впрочем, этому тезису есть и более наглядные доказательства. Стремясь как можно скорее выйти на свободу, Бабёф послал письмо своему бывшему издателю, а ныне противнику Гюффруа, где признавал (или делал вид, что признает) некоторые свои ошибки и предлагал вновь сотрудничать. У республиканцев, отмечал он, есть скверная привычка биться друг с другом насмерть при малейших разногласиях. Отказ от нее пошел бы на пользу общему делу
. Примерно в то же время Бабёф написал письмо депутату Конвента А. Тибодо, пояснив, что хоть ему и противно обращаться с просьбами к врагам (а хлопотать за свое освобождение он намеревался также перед Тальеном, Фрероном и Изабо), но практическая польза дороже незапятнанной репутации, а с власть имущими следует научиться лукавить
. Как видим, Бабёф был гибким политиком. Может быть, даже слишком гибким. Не исключено, что именно это качество позволило ему вести из заключения столь обширную переписку. Остается только удивляться: куда смотрели тюремщики в то время, как у них под носом так свободно обсуждались антиправительственные планы?!
* * *
В период между двумя весенними восстаниями в Конвенте была создана так называемая Комиссия одиннадцати. Задачей ее изначально считалось создание неких «органических законов» - дополнения к Конституции 1793 г., считавшегося необходимым, чтобы ввести ее в действие. «Конвент предложил всем, у кого есть какие-нибудь соображения по существу органических законов и по их совокупности, сообщить их членам комиссии... Я обдумываю одну работу, посвященную этому вопросу, надеюсь закончить ее через несколько дней и хотел бы прибегнуть к твоему посредничеству для ее представления»
, - это слова из уже упомянутого письма Бабёфа Гюффруа. Поразительно: человек, сидящий в тюрьме, не только умудряется жить общественной жизнью, но и претендует на то, чтобы участвовать в разработке главных законов страны! «Ты знаешь... какое влияние на народ я приобрел за последнее время»
, - писал он ниже.
Однако влиятельному публицисту не привелось внести свой вклад в проведение в жизнь Конституции 1793 г. Вскоре дело обернулось таким образом, что Комиссия одиннадцати взялась за разработку совершенно нового основного закона. К июню проект был готов, в августе одобрен Конвентом, а в сентябре - народом. Миссия Конвента была выполнена, он вот-вот должен был разойтись.
Бабёфу и его товарищам новая Конституция по вкусу не пришлась: в ней, в отличие от предыдущей, отсутствовало письменно зафиксированное право народа на восстание, для участия в выборах вновь устанавливался имущественный ценз. Позднее Ф. Буонарроти, один из тех, кто стал соратником Бабёфа в этот период, и автор воспоминаний, которые станут основным источником по истории заговора, напишет:
«Проект новой конституции... явился для заключенных патриотов предметом глубоких размышлений; они обсуждали все ее постановления с большей зрелостью, чем в любом первичном собрании. Вот мнение, которое они составили о ней. Если предложенная Конституция, - говорили они, - сама по себе еще может оставить сомнения относительно умонастроения ее авторов, то предшествующий ей доклад их полностью рассеивает. Это умонастроение целиком выражается в словах: сохранить богатство и нищету». Поэтому произведение это рассматривалось как конечный результат покушений эгоистической клики
.
Бабёф пытался противостоять установлению нового режима, составляя пропагандистские тексты, передававшиеся на волю
. Казалось бы, человеку, который готовился осуществить коммунистический переворот, должно было быть все равно, какое правительство свергать. Он мог бы даже действовать по принципу «чем хуже, тем лучше», предвидя выгоду для своего предприятия от ухудшения ситуации в стране и роста недовольства народа. Но Бабёф предпочитал бороться за сохранение наследия якобинцев, хотя во многом и расходился с ними.
Через некоторое время Бабёф и Жермен были переведены в парижскую тюрьму Плесси, которая не в меньшей мере, чем Боде, являлась средоточием якобинцев и им сочувствующих. Именно здесь Бабёф лично повстречался с Буонарроти и Жюльеном, хотя, вполне возможно, и до этого мог иметь переписку с ними
.
Тем временем, Франция не переставала переживать потрясения. Если весной правительству должно было казаться, что главная опасность исходит «слева» - от сторонников восстановления якобинских порядков, то летом и особенно осенью его уже больше пугали осмелевшие роялисты. В июне две дивизии эмигрантов высадились на полуострове Киберон - но правительственным войскам удалось их быстро разбить. Однако Конвент оставался непопулярным, а ведь после принятия новой Конституции предстояли выборы в новый законодательный корпус: кто знал, не одержат ли роялисты на них победу? Отчасти из этих соображений, отчасти из-за стремления просто сохранить власть, перед тем, как разойтись, депутаты Конвента приняли декреты о том, что две трети из них должны быть переизбраны в палаты нового Собрания. Эти декреты вызвали новое - и последнее - народное восстание в Париже, которое пришлось на 5 октября (13 вандемьера) и было подавлено генералом Бонапартом, карьера которого отныне круто пошла вверх. Восстание было объявлено делом рук роялистов
.
Это событие тоже не прошло мимо внимания Бабёфа. Сообща с товарищами по заключению он выступил с обращением к Конвенту, где предлагал свою помощь в борьбе против мятежников
. Это еще одно свидетельство того, насколько хорошо умел Гракх расставлять приоритеты и находить компромиссы.
Вандемьерское восстание заставило политику правительства качнуться влево. Многие патриоты были выпущены из тюрем. Попал под амнистию и Бабёф: приказ о его освобождении был подписан 18 октября 1795 г. (26 вандемьера). Несколько дней спустя, 26 октября, Конвент самораспустился. Установился новый режим - по названию органа исполнительной власти он получил название Директория.
Новый этап начался и в биографии Бабёфа. Этот, последний, этап будет главным в его насыщенной, но короткой жизни.
Часть 2 На пути к заговору «равных»
2.1. Принципиальные изменения в мировоззрении Бабёфа
Выйдя на свободу в октябре 1795 г., Бабёф сразу же возобновил свою антиправительственную деятельность. С кем же теперь он боролся?
Осенью 1795 г. во Франции установился самый демократичный порядок с начала революции, да и вообще за всю предшествующую историю (по крайней мере, формально): наконец, больше не было ни короля, ни диктатуры. Пришло время избрать постоянную власть на законных основаниях. Исполнительная ее часть принадлежала пяти директорам, которыми сначала стали Баррас, Ребель, Карно, Ларевельер-Лепо и Летурнёр - все бывшие члены Конвента, голосовавшие за казнь короля. Также было назначено шесть, а позднее семь министров, большая часть которых также оказались «цареубийцами». Законодательный корпус по Конституции 1795 г. состоял из двух палат: нижняя называлась Совет пятисот, а верхняя — Совет старейшин. В сумме в обеих из них оказалось 511 выходцев из Конаента
. Таким образом, у власти остались по существу те же люди, а на повестке дня - те же проблемы.