Путь избавления. Школа странных детей - читать онлайн книгу. Автор: Шелли Джексон cтр.№ 26

– Но куда? Куда мне бежать? – взмолилась я.

– В кладовую!

– Но я не знаю, где она! – воскликнула я, а потом с раздосадованным «Ой!» бросилась к началу коридора, туда, откуда мы пришли. Лишь тогда я заметила, что от большой главной лестницы ответвляется еще один узкий пролет. Я предположила, что он мог вести на кухню, в подсобку или прачечную, а если в школе и есть кладовая, она тоже должна быть там, внизу. Мои предположения подтвердились.

– Явилась-таки! – воскликнула заведующая кладовой. Первое, что бросилось мне в глаза: ее рот был занавешен маленькой серой шторкой, натянутой на проволочный каркас; с каждым выдохом шторка раздувалась, как на ветру. Узкокостная, с кожей цвета кофе с молоком (светлокожая мулатка, не иначе) и пытливым взглядом больших распахнутых глаз, она выронила стопку одеял, за апатичным складыванием которых я ее застала, уперлась ладонями в откидной стол, служивший перегородкой, и лихо перескочила через него (на ней были широкие панталоны), так не терпелось ей пожать мне руку. Я настороженно попятилась, не ожидая такого приема – нечасто моя персона вызывала у окружающих подобные восторги, – но потом все же шагнула ей навстречу и пожала протянутую руку.

– Маргарет Морок! – представилась она и следом медленно, точно припоминая что-то, добавила: – А ты, значит, Джейн. – Мое обычное имя она произнесла таким тоном, будто речь шла о благоуханном цветке.

– Да, я Джейн, – кивнула я и показалась вдруг себе недостойной своего имени. Но потом решила: а что, собственно, удивительного в том, что мне оказали радушный прием? Я же получила письмо с приглашением приехать в школу, и наверняка все должны об этом знать; только Другую Мать почему-то не ввели в курс дела, и как же она удивится и как глупо себя почувствует, узнав, кто я такая на самом деле! – Вы з-з-з… – Я сделала глубокий вдох, повелевая Голосу замолкнуть, и попробовала еще раз: – Вы знали, что я приеду?

– Ну, разумеется! – Насколько я могла судить по ее подмигиваниям и кивкам, за серой шторкой она улыбалась. – А откуда бы тогда у нас взялась для тебя форма? Без всякого преувеличения могу сказать, что сам факт существования твоей школьной формы сделал неизбежным твой приезд сюда – рано или поздно это должно было случиться, не лежать же платью без дела! Пойдем, покажу тебе, что я приготовила для тебя, пока ждала.

По-прежнему держа меня за руку – она так и не выпустила ее после рукопожатия, – мисс Морок провела меня за перегородку в глубь кладовой, где высились полки с аккуратно сложенным бельем, полотенцами, капорами, носовыми платками и прочими предметами, назначение которых было мне неизвестно. Мы очутились в темном и тесном углу в самой глубине кладовки. Мисс Морок небрежно смахнула с одной из полок стоявшие на ней предметы – наперстки, мотки проволоки и другие мелкие вещи, в темноте было не разобрать, какие именно. Они со стуком падали на пол и откатывались в темный угол.

– Вот, – наконец прошептала она, – подойди ближе. – Я подошла. – Дунь.

– Дунуть?

– Вот так. – Она подула, и где-то в глубине полки прозвучал тихий сладкозвучный аккорд, словно несколько флейт запели одновременно.

– Что это? Я слышу чудесный звук, но ничего не вижу. – В темноте действительно было ничего не разглядеть.

– Я зову его кхтх. – (Я как могла передала написание этого слова, точнее, не слова даже, а легкого свиста.) – Это воздушная трубка – отверстие в воздухе, куда можно дуть. Принцип ее устройства хитроумен и удивителен, но в использовании трубка похожа на волынку. Только вместо мешка волынки – край мертвых, а играющему нужно лишь подуть. Я заверну ее в упаковочную бумагу, ты потом сама попробуешь. А вот и твоя форма! Теперь ступай.

И я снова очутилась в коридоре со стопкой одежды в руках и бумажным свертком, который мисс Морок аккуратно водрузила сверху. Но где же мне переодеться? В растерянности я оглянулась на дверь кладовой. Когда я пришла, та была чуть приоткрыта; теперь же ее красноречиво захлопнули у меня перед носом. Мисс Морок была добра ко мне, пожалуй, даже чересчур, и почему – непонятно, однако ее прощальные слова звучали недвусмысленно. Вместе с тем, мне столь же недвусмысленно дали понять, что расхаживать по школьным коридорам в одежде, в которой я приехала из дома, крайне нежелательно, и мне не терпелось скорее переодеться. Возможно, стоит поискать раздевалку или уборную? Однако другие двери подвального этажа вели на громадную кухню, где грохотали кастрюли, в чулан, до самого потолка забитый старой мебелью и театральными декорациями, и в комнату, где царила кромешная тьма (эту дверь я тут же захлопнула). Испробовав все эти двери одну за другой, я поднялась по лестнице и очутилась в коридоре, откуда недавно спасалась бегством.

Открыв первую попавшуюся дверь, я увидела комнату, полную гудящих аппаратов. На длинных столах громоздились блестящие стеклянные трубки и мотки сияющей медной проволоки; поршни, рукоятки и колеса, лоснящиеся от машинного масла, крутились, раскачивались и качали воздух. Резиновые пузыри сдувались и надувались снова; проволочные петли с натянутыми на них пергаментными мембранами, похожие на полупрозрачные кроличьи ушки, подрагивали под действием невидимых сил. Но в комнате не оказалось никого, кто бы присматривал за машинами, и я поспешила удалиться.

За другой дверью обнаружился ряд парт, за которыми сидели девочки постарше меня, синхронно согнувшись над одинаковыми черными эмалированными приборчиками. Из них как по волшебству выползали бумажные свитки; при этом стук и треск стоял такой, что сестры Фокс ^[6] позавидовали бы. Вскоре я разглядела в таинственных приборах пишущие машинки; стук, издаваемый призраками, оказался всего лишь ударами молоточков. Я громко рассмеялась и захлопнула дверь.

Чуть дальше по коридору мне попалась поющая распашная дверь; когда я навалилась на нее плечом, петли пропели высокую и приятную музыкальную ноту, а я очутилась в очень большой и мрачной комнате, освещенной лишь высокими узкими окнами, в которых день казался пасмурнее, чем на самом деле, и несколькими тусклыми лампами в настенных рожках, крепившимися к настенным деревянным панелям. Дерево почти почернело от старости и копоти. Оглядевшись, я сообразила, что нахожусь в столовой – здесь стояли длинные столы, покрытые толстым слоем лака и множеством царапин и пятен. По обе стороны от них стояли длинные скамьи для сидения; стулья имелись лишь на возвышении в глубине комнаты, вокруг большого стола из красного дерева, и, несомненно, предназначались для преподавателей, а может, самой директрисы, ее приближенных и почетных гостей.

Напротив учительского стола висел портрет белокожей женщины в черном платье, чья чрезвычайная бледность оттенялась неестественно-красными пятнами румянца на щеках. Женщина прикладывала к уху бумажный рожок. Хотя портрет выглядел мрачно и совершенно не приукрашивал внешность изображенной на нем дамы, а, напротив, подчеркивал все ее изъяны, никогда в жизни ни одна картина не производила на меня такого сильного впечатления, и я не могла объяснить, почему. При взгляде на нее у меня возникло ощущение, что я смотрю на что-то запретное, что я вовсе не должна этого видеть; но все же я смотрела на нее, хотя и не могла разглядеть во всех деталях, как будто что-то постоянно ускользало от моего внимания. Картина словно мигала, и дело было не в свете; тот как раз был постоянным, хоть и тусклым.