Путь избавления. Школа странных детей - читать онлайн книгу. Автор: Шелли Джексон cтр.№ 101

[Разрыв связи.]

Если я все еще в краю мертвых, неужели я пропустила визит школьного инспектора?

[Разрыв связи; в дальнейшем обозначается пропуском строки.]

От натуги пальцы мисс Тени окрашиваются в желтовато-белый. Финстер роняет голову, волосы падают на лицо; я вижу лишь кончик дрожащего розового носа и окаймленные розовым белки глаз. Длинные уши жмутся к узкому черепу. А потом я приглядываюсь внимательнее и вижу испачканный кровью мех и рассеченный рот, из которого хлещет кровь; рот открывается снова и снова и говорит… [помехи] – Но кролики не могут говорить.

Рот открывается, и она ныряет в него. А я…

Завершил ли инспектор осмотр? Успею ли я еще привести девочку, все исправить, спасти школу?

Или я должна убить его? Снова.

А ты, дорогая слушательница, записав это донесение, выполнишь ли свою роль? Или кукла перестанет повиноваться кукловоду и произнесет слова, которых нет в сценарии?

Ага! Вот и Финстер, чертенок, несется сквозь стены и скачет через…

Я залезла в лифт, примостившись справа от трупа, и вдруг очутилась посреди своего кабинета. Эхо от стука в дверь все еще подрагивало в воздухе. «Войдите», – проговорила я, но дверь не открыла, а подошла к окну, за которым синело небо, и посмотрела вниз сквозь свое задумчивое отражение. На дорожке перед школой стояла видавшая виды повозка, запряженная двумя лошадьми. Они покорно топтались на месте в меркнущем свете, уткнувшись носами в кормушки, очень похожие на корзинки для ловли эктоплазмоглифов, которые мы разработали для учеников (и не случайно – именно вид лошадиных кормушек вдохновил нас на это). Значит, школьный инспектор еще здесь, и есть время все исправить; а может, исправлять и нечего, может, злосчастный инцидент в моем кабинете еще не произошел или не произойдет никогда. Отец мой упокоится с миром, и я, в свою очередь, обрету покой; лампа не упадет, и я не брошусь ловить ее, а Финстер не сбежит от меня и смерть не захлопнет за ней свои двери так быстро, что в этот раз я не успею ее обмануть.

Дверь открылась, я обернулась, и Финстер отразилась в озерах моих глаз; кажется, она меня не заметила и бросилась через комнату к люку кухонного лифта, а открыв его, забралась внутрь и захлопнула люк за собой.

Дверь снова открылась, и вошла ты. Ты прошагала через кабинет к люку кухонного лифта, открыла его и достала трость…

А что если весь этот фарс подстроил мой отец?

…открыла люк. Взяв тебя за руку, я выбралась из лифта и вошла в тот же кабинет, но с другой стороны. Кроме меня, в кабинете никого не было; люк в противоположной стене оказался закрытым; никакого пятна на ковре и темного следа крови; графинчик с успокоительной настойкой на полке нетронут. Кто-то тихо постучал в дверь, и, не дожидаясь ответа, ты вошла.

– Не сомневаюсь, он вас дождется, – произнесла я. Доктор Бид выглядел слегка озадаченным. – Не волнуйтесь, выпейте еще успокоительного.

– Это успокоительное?

– Ага! Попались!

– Простите. Вы же вроде говорили, что это тонизирующая настойка?

– Мне почти удалось вас обмануть, но не совсем.

– А вы хорошо себя чувствуете? Успокоительная настойка – штука забористая, знаете ли. В малых дозах безвредна, но в больших вызывает привыкание.

– Любопытно. Обратите внимание, как двоится и троится здесь реальность, превращаясь в бессмысленную череду повторений, сквозь которые мы проносимся и кажемся себе живыми. Вы точно не хотите еще настойки?

– Всего капельку.

– Не стесняйтесь, – я протянула ему графин. – Я больше не собираюсь участвовать в этом спектакле. – С этими словами я подошла к лифту и забралась внутрь.

Я очутилась в своем кабинете. Тело на полу принадлежало отцу.

Я очутилась в своем кабинете. Открылась дверь. Вбежала девочка; ботинком, который был ей велик, наступила в лужу черной крови и провалилась в нее, как в дыру.

Я очутилась в своем кабинете. Теперь я лежала на полу. Надо мной склонился мужчина, держа в руках ведерко для угля.

Я очутилась в своем кабинете. Надо мной склонилась ты, держа в руках трость; с ее медного набалдашника капала кровь.

Я превратилась в лужу крови на ковре в своем кабинете.

Я превратилась в тебя; ты вошла в комнату и увидела ноги в брюках и мужских ботинках, торчащие из люка в стене. Одна штанина задралась, обнажив красные держатели для носков и полоску белой волосатой кожи, на которой виднелся длинный старый шрам, уходящий вверх к колену.

Ты стояла на коленях, повернувшись ко мне узкой и прямой спиной и склонив голову; твою коричневую шею с тонкими курчавыми черными волосами, выбившимися из кос, пересекала глубокая рана, наливавшаяся кровью. Я выронила ведерко для угля и опустила руки…

На полу моего кабинета лежала маленькая девочка; ее череп был странно деформирован.

Маленькая девочка корчилась в пламени.

Маленькая девочка хваталась за струну, сжимавшуюся на ее шее.

Другими словами, дочь великана швырнула оземь свой последний и самый сильный талисман. Какой именно? Зеркало, разумеется. В его осколках я увидела тысячу «я» и тысячу слов.

Я не боюсь признаться, что потеряла разум. (Обронить его во всей этой беготне было немудрено.) Я потеряла счет тому, сколько раз говорила «дверь» и открывала ее, ныряла сквозь себя, сквозь себя, сквозь свое [помехи], и сколько миров я проскочила таким образом, миров, являющих собой не что иное, как двери в иные миры, которые тоже, в свою очередь, были всего лишь дверями. Все это происходило так стремительно, что мне стало казаться, будто я застыла неподвижно на вечном пороге, ибо каждое прибытие одновременно являлось и отбытием в одно и то же проклятое место. Короче говоря, все это очень напоминало жизнь, где мы сбегаем от каждого «сейчас», но сразу попадаем в другое «сейчас», почти такое же, как прежнее, разве что мы чуть больше запыхались, и так продолжается до тех пор, пока мы не перестанем дышать. Сбегая из «сейчас» и снова оказываясь в «сейчас», перестаешь верить в последнее прибежище, ведь существует лишь предпоследнее, это очевидно, а дверь, которая все открывается и открывается, пропуская тебя дальше, всегда одна и та же. Возможно, это вращающаяся дверь. Мне казалось, что я тороплюсь и бегу, но на самом деле я стояла на месте, и дверь, открывавшаяся многократно, не давала мне пошевелиться. Я оказалась заперта за этой дверью, и это спертое ожидание пропиталось зловонием – не в буквальном смысле, нет, в буквальном смысле оно запаха не имело, но казалось отвратительным в онтологическом смысле; отвращение перед бесконечной гонкой – вот что застряло в трубе и протухло там, а теперь эта вонь не давала мне покоя. И я перестала бежать. Перестала вариться в этом котле. И тогда зарево опалило мне щеки, и я увидела дым, клубящийся меж половиц; я снова оказалась там, и нет ничего, кроме этого, никогда не было и нет.