Умирая в себе. Книга черепов - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Силверберг cтр.№ 87

– Мы всегда должны оставаться в одиночестве, – сказал я, – кроме тех случаев, когда мы с ними. Больше у нас не будет возможности поговорить друг с другом наедине.

– Это, очевидно, часть ритуала.

– Часть игры, – заметил я, – часть той вонючей игры, в которую они играют с нами. Послушай, Эли, ты мне почти как брат. Никто не может мне указывать, когда я могу поговорить с тобой, а когда нет.

– Мой брат гой, – произнес он. Мимолетная улыбка мелькнула и исчезла. – У нас было много времени для разговоров. Теперь нам велено держаться отдельно друг от друга. Тебе надо уйти, Тимоти, пока братья не застали тебя здесь.

– Что же это такое, черт возьми, тюрьма?

– Это монастырь. В любом монастыре есть свои правила, и мы, придя сюда, подчинились этим правилам. – Он вздохнул. – Уйди, пожалуйста, а, Тимоти?

– Как раз об этих правилах я и хотел поговорить, Эли.

– Не я их придумывал. Я не могу освободить тебя ни от одного из них.

– Дай мне сказать. Видишь ли, пока мы остаемся здесь в качестве Вместилища, часы продолжают тикать. Скоро нас хватятся. Наши родные заметят, что от нас давно нет вестей. Кто-нибудь обратит внимание на то, что мы не вернулись в колледж после Пасхи.

– Ну и?..

– Сколько еще нам здесь оставаться, Эли?

– Пока не получим то, что хотим.

– Ты веришь во всю ту чепуху, которую они вам говорят?

– Ты считаешь, все это чепуха, Тимоти?

– Я не увидел и не услышал ничего, что изменило бы мое первоначальное мнение.

– А что ты скажешь насчет братьев? По сколько им, на твой взгляд, лет?

Я пожал плечами:

– Шестьдесят. Семьдесят. Некоторым из них, может быть, и за восемьдесят. Они ведут правильную жизнь, много свежего воздуха и физических упражнений, продуманная диета. Вот они и поддерживают себя в форме.

– Я считаю, что брату Энтони не меньше тысячи лет, – сказал Эли холодным, агрессивным, вызывающим тоном; он как бы призывал меня посмеяться над ним, но я не мог. – Возможно, он еще старше, – продолжал Эли. – То же самое относится к брату Миклошу и брату Францу. Не думаю, что среди них есть хоть один моложе ста пятидесяти или около того.

– Замечательно.

– Чего ты хочешь, Тимоти? Ты хочешь уйти?

– Я думаю над этим.

– Сам или с нами?

– Лучше с вами. Если понадобится, то и сам.

– Мы с Оливером не уйдем. Да и Нед, я думаю, не согласится.

– Тогда придется рассчитывать только на себя.

– Это угроза? – спросил он.

– Это намек.

– Ты знаешь, что будет с остальными, если ты уйдешь.

– Ты всерьез веришь, что братья исполнят свое обещание? – спросил я.

– Мы поклялись оставаться здесь, – сказал Эли. – Они назвали цену, и мы согласились на нее. Я бы не стал недооценивать их способность выполнить обещанное, если мы дадим повод.

– Бред. Это просто кучка маленьких старичков. Если любой за них пойдет за мной, я сломаю его пополам. Одной рукой.

– Может, и сломаешь. Может, и нет. Ты хочешь взять на себя вину за нашу смерть, Тимоти?

– Только не надо этой мелодраматической дребедени. Я – вольная птица. Посмотри на ситуацию с точки зрения экзистенциализма, как ты обычно от нас требуешь: мы сами устраиваем свою судьбу. Эли, мы идем собственной дорогой. Почему я должен быть привязан к вам троим?

– Ты добровольно поклялся.

– Я могу взять клятву обратно.

– Ладно, – бросил он. – Бери. Собирайся и уматывай.

Эли лежал голым, раскинувшись на койке, заставив меня смутиться: никогда я еще не видел его таким решительным, таким непреклонным, таким невероятно собранным. Или в парня бес вселился?

– Ну что, Тимоти? Ты же вольная птица. Никто тебя не держит. К вечеру ты будешь в Финиксе.

– Я не слишком тороплюсь. Я хотел поговорить об этом с вами троими и прийти к взаимопониманию, чтобы никто ни на кого не давил, чтобы вы все согласились…

– Мы согласились прийти сюда, – перебил меня Эли, – и согласились попробовать. В дальнейших дискуссиях нет необходимости. Ты можешь сматываться когда пожелаешь, но не забывай, что ты подвергаешь нас определенному риску.

– Это шантаж.

– Знаю. – Его глаза сверкнули. – Чего ты боишься, Тимоти? Девятого Таинства? Оно тебя страшит? Или тебя беспокоит, что ты вдруг и в самом деле получишь вечную жизнь? Уж не давит ли тебя, парень, экзистенциальный страх? Ты представляешь себя живущим столетие за столетием, прикованным к колесу кармы, не имеющим возможности освободиться? Так что пугает тебя больше, Тимоти: жизнь или смерть?

– Ах ты, педераст.

– Ошибся комнатой, – съязвил Эли. – Выйди по коридору налево и через две двери спроси Неда.

– Я пришел сюда с серьезным делом. Мне не нужны шуточки, угрозы, всякие личные выпады. Я просто хотел узнать, сколько ты, Оливер и Нед собираетесь еще здесь оставаться.

– Мы только что тут появились. Слишком рано говорить об уходе. Теперь ты меня оставишь?

Я вышел. Я ничего не добился, и мы оба это понимали. А Эли еще и кольнул меня в те места, об уязвимости которых я и не подозревал.

За ужином он вел себя так, будто я не говорил ему ни слова.

И что теперь? Сидеть, ждать и думать? Ей-богу, больше я этого не вынесу. Я просто не создан для монастырской жизни – независимо от содержания «Книги Черепов» и всего, что из этого может выйти. Для этого надо таким родиться: самоотречение и налет мазохизма должны содержаться в генах. Я обязан заставить понять это Эли и Оливера. Два психа, два одержимых бессмертием маньяка. Они останутся здесь на десять, на двадцать лет и будут выдергивать сорняки, ломать себе спины этими упражнениями, смотреть на солнце, пока не ослепнут, есть приправленную перцем кашицу и убеждать себя, что это и есть истинный путь к вечной жизни. Эли, которого я всегда считал странноватым и нервным, но в основе своей вполне рациональным, по-моему, определенно свихнулся. Взгляд у него стал стеклянным и неистовым, как и у Оливера: ненормальный, страшный взгляд. В Эли происходят и внутренние перемены. Он набирает силу день ото дня, наращивая не столько мышцы, сколько некую моральную силу, страстность, динамизм: его не собьешь с пути, и он дает понять, что не позволит чему бы то ни было встать между ним и тем, чего он хочет. Для Эли это что-то новенькое. Иногда мне кажется, что он превращается в Оливера – низкорослую, смуглую, волосатую иудейскую копию Оливера.

Оливер, естественно, держит рот на замке и пашет за шестерых, а во время упражнений изгибается кренделем, пытаясь переплюнуть самого брата Бернарда. Даже Нед начинает проникаться верой. Больше от него не слышно шуточек, саркастических замечаний. По утрам мы сидим, слушая, как брат Миклош разматывает клубки запутанной старческой болтовни, произнося, наверное, одно осмысленное предложение из шести, а Нед, как ребенок, которому рассказывают про Санта-Клауса, в волнении кривит физиономию, покрывается потом, грызет ногти, кивает, все заглатывает. Давай дальше, брат Миклош! Атланты – да, кроманьонцы – ну конечно, ацтеки и все прочие – верю, я верю! А потом мы обедаем, в одиночестве медитируем на холодном каменном полу в своих комнатах, выходим и вкалываем на этих долбаных полях. Хватит. Долго я не выдержу. Сегодня я упустил свой шанс, но через денек-другой снова зайду к Эли и посмотрю, можно ли еще призвать его к благоразумию. Хотя не слишком на это надеюсь.