Я пролистала ее. Она вся была исписана красивым некрупным почерком. Аккуратные буковки, как бисеринки, были ровно «нанизаны» на строчки. Только в некоторых словах почему-то содержались «Ъ». Что это? Я открыла первую страницу и начала читать:
«Как хочется поплакаться кому-то в жилетку, сбросить с сердца камень, который мешает дышать легко и свободно… Но это невозможно… Время такое, что лучше помалкивать и никому не доверять. А родных мои жалобы только еще больше расстроят, ведь им тоже непросто…
Жизнь стала другой до неузнаваемости. Как будто каждый предмет, каждое лицо, каждое действие кто-то заменил на негатив: все белое стало черным. А всё черное? Наоборот, стало нормальным, повседневным: узаконенное убийство, предательство, хамство…
От меня, смешной наивной девочки, какой я была три года назад, ничего не осталось. Мало того, живу как в тумане. Ощущение, что я – это не я. И всё, что происходит со мной, ко мне никакого отношения не имеет…»
С первой же минуты стало понятно, что это чей-то дневник. И, судя по буквам «Ъ», ему уже немало лет! Если я правильно помню, твердые знаки на конце слов отменили в 1918 году… Вот это находка!
Время остановилось для меня. Мир вокруг исчез. Остались только мы с дневником. Я сидела на диване и читала. Остановиться не могла. Передо мной развернулась другая эпоха, другое время, другая жизнь…
Глава 16. Вор
Наши дни.
108
Наступило утро.
Быстро позавтракав, я начала собираться якобы в служебную командировку. В свою (не в мамину гигантскую) сумочку положила пару бутербродов с докторский колбасой и банан. Мне ведь предстояло сидеть в засаде неопределенное количество времени. Подумав об этом, добавила еще один банан и пару конфет.
Выйдя из подъезда, я пересекла стоянку для машин и детскую площадку. Шла независимо, не оборачиваясь. Так, как будто я действительно намерена уйти далеко и надолго. Мне уже казалось, что кто-то наблюдает за мной. Я прямо ощущала это каждой порой своей кожи. Хотя, каждый знает: когда думаешь, что кто-то за тобой следит, обязательно чувствуешь на своей спине тяжелый взгляд.
Когда зашла за угол соседнего дома, остановилась и, спрятавшись, оглядела свой двор. Ничего подозрительного вроде бы не было. Никто не пробирался за мной, прячась за деревья… Тогда, подождав пару минут – так, на всякий случай, – короткими перебежками я вернулась к детскому домику и, скрючившись в три погибели, на коленках протиснулась в узкую дверь.
Внутри домика была лавочка. Правда, очень низкая. И все равно, это было лучше, чем ничего. Я присела на нее, вытянув ноги. И почувствовала себя дядей Степой – ноги только что из окон не торчали – заняли пол в домике целиком.
Сквозь маленькое окошко мне хорошо была видна дверь в наш подъезд: как раз то, что мне нужно.
Сначала народ активно выходил из подъезда. Входили реже. И это понятно: люди шли на работу. Потом наступило затишье. Примерно с одиннадцати до двенадцати дверь открылась только дважды, выпуская пенсионеров в магазин.
Для меня самое главное время наступит с двух до трех – как раз у нас в музее обеденный перерыв. И, если мои предположения верны, кто-то из моих коллег может появиться здесь, у моего подъезда. Конечно, этот «кто-то» может прийти и раньше. Рискнуть, так сказать. Впрочем, думаю, вряд ли. Все работники музея находятся в данный момент под подозрением, и товарищ следователь Бегунов-Прыгунов может спросить, глядя на тебя взглядом человека, видящего насквозь: «Где вы были между…?»
…Время тянулось долго. Мои ноги начали затекать. О «пятой точке» вообще лучше не говорить. Сесть как-то по-другому в этом домике совершенно было невозможно. Самое большее, что я могла сделать – это сгибать и разгибать ноги в коленях. Чтоб ыони совсем уж у меня не затекли.
Находясь, как вы понимаете, в стрессовом состоянии, я как-то незаметно слопала все свои запасы уже к двенадцати часам. Теперь мне совершенно нечего было делать. Единственным занятием оставалось безотрывное созерцание двери собственного подъезда.
Наконец короткая стрелка часов указала на два, и я приготовилась к «сюрпризам».
Но первым был не тот «сюрприз», который я ожидала увидеть.
В окно домика неожиданно просунулась мужская голова со спутанными волосами и небритыми щеками. Голова спросила:
– А чё ты тут сидишь?
Я сначала растерялась и даже слегка испугалась. Но потом узнала местного пьянчужку по прозвищу Бутылек.
– В засаде сижу, не видишь что ли? Не мешай! – нагло ответила я ему.
– Аааа, – понимающе протянул он, и голова исчезла.
Я снова посмотрела на «объект» своего наблюдения – дверь, и увидела, как она… закрывается. Кто-то вышел или вошел (скорее всего, второе), а я это пропустила! Хватило какой-то минуты, чтобы все мое мучительное время сидения в этом кукольном домике оказалось напрасным! Кто знает, может, тот, кто мне был нужен, уже сделал свое дело.
Ох, Бутылёк- Бутылёк! Провалил мне операцию!
Или нет? Может, есть еще шанс?
«Подожду еще полчаса! – (наречие) решила я. – А потом пойду домой!»
Моя «вахта» наконец закончилась, и я свернула свою «кампанию». Выползла из домика. Ноги настолько затекли, что я не могла ни идти, ни даже подняться. Пять минут я стояла на коленях, держась за крышу домика. Со стороны наверно, я выглядела не лучше, чем наш Бутылек после своего удачного «рабочего» дня. Наконец, почувствовав прилив сил в ногах, прихрамывая, медленно потащила свое бренное тело к нашему подъезду.
Пока находилась в засаде, сломался лифт. Подтягивая себя на перилах, я с трудом поднималась наверх, автоматически считая ступени, количество которых знала точно, потому что прожила в этом доме всю мою жизнь. Когда достигла тридцать третьей ступени и повернулась на лестничной площадке для преодоления последнего пролета к моей квартире, я остолбенела, увидев невообразимое: у нашей двери стояла маленькая старушонка и копошилась с моим замком…
109
…Я онемела: смотрела на гангстершу снизу вверх и не могла ничего сказать.
Старушка была маленькая, чистенькая, аккуратненькая, седенькая. Такую – на обложки детских журналов с надписью внизу «Добрая фея из сказки». А она стоит и пытается взломать чужую дверь.
Я кашлянула и сказала с язвинкой в голосе:
– Здравствуйте вам!
Она вздрогнула от неожиданности, уронила связку с ключами и испуганно воззрилась на меня.
– Вообще-то, это МОЯ квартира! – произнесла я медленно с нажимом на слове «моя».
Старушка виновато улыбнулась:
– Да я просто хотела…
– Что вы хотели?! – мой голос вдруг стал писклявым – верный признак того, что я нервничаю или злюсь. В данном случае, было и то, и другое.