– Бедная маленькая девочка, – шепчет женщина прямо мне в ухо, как будто выдает чужую страшную тайну. – Какое несчастье! Единственный ребенок в семье… Ее мать еще не знает… Я живу с ними рядом, в АВ.
– О чем мать еще не знает? – вслух спрашиваю я.
Мой отец неприязненно оглядывается на меня. Леночкин отец останавливается и низко склоняется над сугробом, как будто хочет получше рассмотреть красные дырочки.
– Ш-ш-ш, – тихо шипит женщина. – Не надо говорить так громко… Мать Лены еще не знает, что случилось.
– А что случилось? – шепотом спрашиваю я.
Женщина удивленно смотрит на меня и отводит взгляд.
– Это твоя подружка? – спрашивает она.
Я молчу, потому что не знаю, как лучше ответить. Как будет вежливее в этой ситуации.
– Санки, – тихо говорит женщина. – Лена съезжала с горы, и в нее врезались санки. Она их не видела. Она как раз выполняла такое упражнение… Знаешь, она умела так красиво ложиться на спину на лыжи…
– Знаю, – киваю я.
– Красиво, правда?
– Очень красиво.
– …И какой-то идиот въехал прямо в нее на санках. И у него были… у него еще были горнолыжные палки. У них очень острые концы, у этих палок. Совершенно непонятно, зачем ему понадобились горнолыжные палки. На санках-то. Откуда вообще они у него взялись, эти палки! Он потом сказал, что нашел их на вершине горы. Что это не его. Это чьи-то чужие…
– Я думаю, это были его палки, – уверенно говорю я.
– Конечно, конечно, – рассеянно соглашается женщина.
Свои палки я так и не нашла. Но это ведь были не они. Я совершенно уверена, что это были не они. А его собственные палки. Этого идиота на санках. Да и вообще – при чем тут палки?
– Она умерла? – спрашиваю я женщину.
Она снова отводит взгляд.
– Нет… Ну что ты? Конечно, нет…
– А почему она не двигается?
– Она… просто без сознания.
– Что значит без сознания?
– Это значит – она крепко заснула. Бедная, бедная девочка…
Спасибо тебе, волшебница. Ты все-таки помогла мне, моя добрая волшебница.
* * *
Когда мы выходим из леса, папа отправляет меня домой, а сам уходит с Леночкиным отцом и с Леночкой на руках.
Он возвращается домой ночью. Его горнолыжная куртка в крови, мама встречает его на пороге, смотрит на куртку и кричит.
Он молча заходит в коридор. На его лице выражение.
Я говорю маме:
– Не бойся.
Я говорю:
– Папа просто помог кое-кому.
И еще я говорю:
– С нами ничего не случится. Ничего не случится, если мы будем дружить с волшебницей.
– С какой еще волшебницей? – раздраженно спрашивает отец.
– С волшебницей, которая живет в горе.
– С какой?!
– Которая живет в горе.
У мамы что-то происходит с глазами. Они становятся большими и круглыми, как два игрушечных шарика, потом снова маленькими и совершенно белыми, как у слепой, а потом они закрываются, и она падает.
Отец молча подходит к ней, молча поднимает ее и относит на кровать. Слышится какой-то шлепок. Потом еще один. Потом непонятное шевеление – и тихий мамин голос.
Отец возвращается в прихожую и молча смотрит на меня. Его куртка в крови. Он пытается расстегнуть молнию, но его руки очень сильно дрожат.
Впервые в жизни я вижу, как у него дрожат руки.
Чужим, хриплым голосом он произносит:
– Никогда. Не говори. Такой. Ерунды.
Я спрашиваю:
– Что с мамой?
– Обморок. Сейчас уже лучше.
Я говорю:
– Папа. У тебя руки дрожат.
– Тяжести, – отвечает он. – Весь день я таскаю тяжести.
VII
– Догогая волшебница! Я знаю, ты очень добгая, но у меня к тебе все гавно есть одна пгосьба. Со мной в школе в пагаллельном классе учится Леночка. Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое… – Ренат, запинаясь, читает по бумажке. Издалека я слышу не все, но я знаю эти слова наизусть.
Вокруг него – целая толпа. Сейчас перемена, но никто не носится по коридорам, не играет в сифу и в резиночку… Все стоят и молча слушают Рената. Он весь красный от такого внимания, особенно уши. Он улыбается от восторга.
– «…Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое…»
Звенит звонок, но никто не трогается с места.
– «…Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое…»
А вот и неправда! Вот и вранье. В моем письме это было написано только два раза: «Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое. Пожалуйста, сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое. Я так хочу…»
– «…Я так хочу! Я так хочу! Я так хочу! Я так хочу!..»
Неправда! Неправда! У меня только три раза. Эта фраза всегда пишется только три раза, идиот!
– Неправда! – кричу я.
Они все оглядываются на меня. Они молчат. Ренат сворачивает бумажку и трусливо пятится по коридору.
– Э, ты куда? – шагает к нему длинный Круглов из параллельного класса. – Дочитывай давай, мелкий! А то ща и тебя отпиздим!
– «Я так хочу», – покорно разворачивает бумажку Ренат. – «Я – Соня. И еще. Догогая волшебница! Я пгинесла тебе двенадцать шоколадных конфет». Ну, типа… всё. – Ренат подобострастно улыбается.
– Дай позырить, – говорит Круглов, забирает у Рената бумажку и читает, глупо шевеля губами и тараща глаза.
Остальные продолжают пялиться на меня.
– Во, бля-я-я… – восторженно тянет Круглов. – В натуре письмо волшебнице. «Сделай так, чтобы с Леночкой случилось что-нибудь плохое»… – Он поднимает на меня круглые глупые глаза. – Так она чё, в натуре из-за тебя под санки попала? А, жирная?
Я трогаю пальцами свои белые, бесчувственные щеки и молчу.
– Вали ее, пацаны! – нерешительно приказывает Круглов.
Никто не двигается с места.
– Не надо, – говорит Катя Гусева, Леночкина одноклассница.
– Не п-понял? – мычит Круглов.
– Не надо к ней подходить. Она наведет на вас порчу.
– Чё?
– Чё слышал. Она порчу наводит. Не подходите к ней. Не прикасайтесь. Не разговаривайте с ней вообще!
– Жирная, короче, сифа! – орет кто-то из толпы.
– Сифа!