Каена - читать онлайн книгу. Автор: Альма Либрем cтр.№ 40

Прямой удар. На поражение — потом наискосяк, чтобы перерубить прямо по невидимой генеральской перевязи, которой не должно быть ни на чьём плече в Академии — и нет. Они тут всё без званий, есть те, кто опытнее, есть те, кто не тренировался вообще.

Он чувствует, как должна хлестать чужая кровь. Теперь он знает, где стоит его противник.

Чужая шпага — против меча, подумать только, какая глупость! — взмывает в ударе, прорезает насыщенный болью и ненавистью воздух и оставляет резкую, остроконечную "М" на груди.

Конечно, этот зигзаг только походит на "М". Куда больше он схож с неизвестной эльфийской руной, и противник отступает на шаг, вновь опуская собственное оружие. Шпага не прячется в ножны, её лезвие орошено кровью. Шпага словно живая.

Он нападает. Тяжёлый двуручник начинает тянуть к земле. Короткий, быстрый укол, удар по запястью, и оружие уже невозможно удержать в руках. Он в последний раз делает выпад, от которого не уйти живому человеку, но противник отклоняется, выворачивается, изгибается, будто не человек, а змея.

И переходит к следующей жертве.

Их — много. И сначала они выбирают оружие и по очереди подходят к нему. Он не измучен. Он не устал, словно этот бой начался только мгновение назад. Лёгкая шпага то и дело прячется в ножны, да и дышит он подозрительно ровно. Можно даже подумать, что он не способен проиграть и вовсе, что это не человек дерётся, а иллюзия.

Следующий противник хватает кинжалы. Они для него привычны, они для него знакомы с самого детства. Он пытается напасть, ударить в плечо, поразить цель — сердце, — но не может. Шпага обращается в серебристое пятно перед глазами; пляска с кинжалами заканчивается полётом, раненный отступает, зажимая ладонями рану.

Благородство теряется. Они, как рассказывают на занятиях, окружают противника со всех сторон и пытаются напасть одновременно. Мужчина оказывается в кольце, руки у него — всего лишь две, но он не дерётся. На губах застывает издевательская улыбка, оценивающий взгляд скользит по каждому из них, а после — всё вновь приходит в движение.

Он отбивает удары быстро и метко. Выбивает оружие, бьёт не насмерть, но по рукам. Противники дерутся до первой смерти, он — до первой крови, не гнушаясь подходить сзади. Он слишком гибок и, кажется, способен вывернуться от любого удара — когда столкновение кажется неизбежным, в последнее мгновение, под неистовый противничий рык, под вскрик, подобный больше чёрноперой птице, чем человеку, уходит в сторону.

Чужие мечи сходятся на равных условиях. Руки застывают — смертельный удар своего для своих. Он выскальзывает из кольца, не давая им успеть понять, что противника больше нет, и оставляет наедине с собственным тихим, таинственным сражением. Он оставляет их умирать.

Когда они понимают, что врага больше нет, круг замыкается кровью. Свои убивают своих. Иллюзия прыгает по каждому из присутствующих, он — не смеётся, не развлекается, он просто выполняет методично свою работу.

Последний держится дольше всего. Противник не устал, противник вложил достаточно силы в его обучение; он так же гибок, его оружие — тоже легко, не выпадает из рук при первом же ударе. Он защищает свои руки — не так умело, но всё же. Он умеет уходить от удара, а самое главное — первые несколько минут он и вправду выдерживает бешенный смертельный танец.

В какое-то мгновение им всем почти кажется, что он победил. Противник увлечён, противник тратит своё время на линию защиты, позволяя подойти им всем со стороны, противник открывает спину — но когда в неё наконец-то летит кинжал, уходит в сторону, подставляя тонкому лезвию своего врага.

Тот не сдаётся. Силы уходят быстрее, но он вынослив; он так же гибок, как и тот, что убил — убил бы, — целые два десятка. Умереть в стенах Академии или здесь — какое это имеет значение?

Ученик бессилен. Он сознаёт это, но не теряет быстроты — и в тот миг, когда он понимает, что враг ему не под силу, что ему не остановить чужую мощь, вместо того, чтобы сбавить темп, вкладывает всю свою скорость, всю гибкость в последний выпад.

На груди противника виднеется тонкий разрез на рубашке, несколько капель крови орошают алебастрово-белую кожу — а после порез затягивается и превращается в длинный, но почти незаметный вертикальный шрам. У парня — сильное ранение на плече, но шпагу он не отбрасывает в сторону, а, выдохнув, опускает в ножны.

Рука недавнего врага ложится на рану, тонкие серебристые искринки — не эльфийская, та златая, а неизвестная магия быстро затягивает порез, оставляя в напоминание о том, что он здесь был, только лёгкий зуд в плече.

Мастер выпрямляется.

Эльфа ранить может только эльф.

— Встать! — голос его громогласен, ни капли жалости в нём нет. Можно подумать, что дать Мастеру всю Академию — и он убьёт каждого, и Фирхана в том числе. А потом тратить целительские способности на это не будет — пусть лежат все в крови, если они не умеют учиться. Если позволяют себе забывать его главные уроки.

— Но, Мастер…

Он хмыкнул. Имя в устах лучших фехтовальщиков Миро звучало как-то дико и грубо; ему нравилась скорее лёгкая эльфийская напевность, не потерявшаяся в фразах Рэ. Тот только потирал плечо — о магии, разумеется, умолчал, своих сокурсников исцелять не бросился. Время лечит и учит; первого сражения с Миро мальчишке хватило для того, чтобы понять — нет, что сострадание для него — смерть. А сражения с Мастером показали, куда именно надо тратить всю силу, что в нём есть. Даже если этой силы несравнимо больше, чем та доля, которую он позволяет себе продемонстрировать остальным.

— Встать! — повторил мужчина. — Сегодня у меня должен был появиться двадцать один новый шрам — от каждого из вас! Но почему-то я вижу только один. Вы сражаетесь парами, вы благородны и ждёте, пока ваш противник вырвется из лап одной смерти и упадёт в другую. Вы глупцы! Так сражаются эльфы. Ранить эльфа может только эльф. Только эльф — даже вашего сборища будет слишком мало, чтобы дотянуться лезвием до его плеча. Так почему же я не вижу ваших разочарованных лиц?

— Вы не эльф, — первый попытался встать, но ноги подкашивались. Бой казался коротким — но кровопотери и время умеют путать друг друга. Мастер только щёлкнул пальцами, словно показывал, насколько ему наплевать на чужие стоны и глупую, бездумную и бессмысленную боль. И на высказывания вроде того, что прозвучало мгновение назад.

— Тогда почему вы сейчас все "мертвы" по нашему условному знаку? — сухо спросил он. — Не все, скажете вы? А вас бы в бою грело то, что Рэ единственный из двадцати одного человека остался в живых?

Громадина Тони поднялся. Остальные всё ещё лежали, бормоча не наполненные волшебством заклинания. Кровь остановилась — но их ли это было дело?

Кто-то покосился на Рэ. Наверное, ожидали командной работы, что парень бросится к израненным товарищам и примется исцелять, одно за другим, их бесчисленные ранения. Мастер стоял и ждал, пока все они встанут — и ждал ответа. Не только от кого-то одного, под аккомпанемент потустороннего шипения. Мужчина жаждал узнать их слова, их души, их правду, ту, которую им хотелось бы скрыть. В душе человека слишком много гнили.