Я кое-как стянул с себя кольчугу, а следом и стёганый жакет, поменял штаны на сухие, надел сорочку, а от протянутого школяром парадного камзола отказался. Вылил из сапог воду, надел их и прошёлся по обочине, высматривая слетевшую с головы шляпу.
– Магистр… – с несчастным видом произнёс Уве.
– Умолкни! – потребовал я, пригладил волосы ладонью и водрузил на макушку помятый головной убор. – Надеюсь, сегодняшнее происшествие послужит тебе уроком. Обучение – это хорошо, но не стоит забывать и об осмотрительности. Это не университетские аудитории, это реальная жизнь. Помнишь, сколько выпускников погибает в первые пять лет после выпуска?
Школяр кивнул.
– Помню, магистр.
– Помни, – сказал я и отошёл к телеге, на которую уже погрузили бесчувственного паренька. Но что-то Марта всё же сделала, рана больше не кровила, дыхание стало ровным, а в осунувшееся лицо понемногу возвращались краски.
– Вы спасли нас! Даже не знаю, как отблагодарить вас, сеньоры! – принялся заламывать руки Георг. – Видят небеса, я перед вами в неоплатном долгу!
– Стол, постель и бадья с горячей водой его покроют, – сказал я.
– Конечно, сеньор! Конечно-конечно!
Мой жеребчик смирно стоял на обочине, я подошёл к нему, вытащил из седельной сумы флягу и прополоскал рот.
– Как-то мы непозволительно расслабились, – сказал Микаэлю после этого. – Нехорошо.
Маэстро Салазар молча кивнул в знак согласия, но думал он точно о чём-то своём. О вине, скорее всего. Разлитый мех – вот уж действительно чего тут хорошего?
Глава 4
1
Вильмштадт оказался забит паломниками до отказа, будто бочонок отборной майнрихтской селёдкой. Ещё на подъезде к околице в глаза бросились многочисленные компании, которые устроились на ночлег прямо у дороги, после стали попадаться разведённые на полянах костры, людей вокруг них бродило ещё больше. В самом селении по улицам расхаживали патрули местных ополченцев, спать там не дозволяли даже нищенствующим монахам, гнали в шею всех, не делая поблажек ни калекам, ни юродивым.
По словам Георга, свободных комнат на постоялых дворах не осталось ещё седмицу назад, а на днях приезжим стали давать от ворот поворот и селяне, жившие сдачей жилья; просто не осталось свободных мест. Кому-то удавалось ночевать вповалку на верандах харчевен, на сеновалах и конюшнях, в сараях и во дворах гостиниц, остальные договаривались с владельцами земли и разбивали бивуаки за околицей.
– Я бы и мансарду свою сдал, сеньоры, да боязно, – простодушно поведал нам возница. – Очень уж не люблю случайных людей в дом пускать. У меня дочери на выданье, мало ли что. Паломники к святым местам разные идут, на одних порча, у других дурной глаз. Страшно.
– В прошлый приезд я такой ажитации не заметил, – хмыкнул я.
– Ажитации, сеньор?
– Столпотворения.
– Сроду такого не было, – уверил меня Георг, – но сейчас паломников в монастырь не пускают…
Возница осёкся, когда на нём скрестились взгляды нашей четвёрки; очень недобрые взгляды, надо сказать.
– Как? – округлил глаза Георг. – Вы разве не знали? Думал, именно из-за этого едете…
– Из-за чего любезный? – спросил Микаэль, и голос его скрежетнул оселком по зазубренному клинку.
– Да откуда ж мне знать? – развёл руками возница. – Просто не пускают никого в монастырь и всё. Ни благородных не пускают, ни монахов из других монастырей. И никто из местной братии в селе больше не появляется, спросить не с кого.
– Давно?
– Вторую седмицу люди разрешения ждут.
– И что говорят? – уточнил я.
– Ничего, сеньор, не говорят. Нельзя, говорят. Ждите. На выезде в ту сторону, посты выставили, всех обратно заворачивают. Никогда раньше такого не было…
Мы с Микаэлем переглянулись, и бретёр пожал плечами. По запруженным паломниками улицам мы поехали к дому Георга; жил тот неподалёку от околицы в выстроенном на особицу двухэтажном доме с просторным задним двором.
Раненого парнишку под охи и ахи дородной матроны и двух ничуть не менее пышнотелых девиц занесли в дом и уложили на кровать, а мальчишек помладше хозяин погнал обихаживать лошадей. Не обошлось и без распоряжений касательно ужина и обустройства на мансарде спальных мест для дорогих гостей.
– Товар завтра сдам, припозднились мы сегодня, – сказал Георг, когда телегу загнали в добротный амбар.
Я вопросительно глянул на него.
– Товар не мой, – пояснил мужик, оглаживая бороду. – Я извозом живу.
– Ясно, – кивнул я и спросил: – Что насчёт горячей воды?
– Всё будет, сеньор. Сейчас всё будет. Уже велел печь затопить.
Поужинали плотно. За столом собралось всё многочисленное семейство Георга, при этом тесниться не пришлось, в гостиной нашлось место всем. Еда была простой, но сытной, мы остались довольны. Разве что Микаэлю пришлось вместо вина пробавлялся здешним пивом, зато и влил он в себя чуть ли не целый жбан.
После начали собираться в мыльню, и Марта напросилась составить мне компанию, напирая на необходимость осмотреть рану. Я после недолгих раздумий дал на это добро. Ведьма была в образе юнца, так что никаких кривотолков наша совместная помывка вызвать не могла. А вот Уве необходимость идти в мыльню на пару с маэстро Салазаром в восторг не привела; с бретёром он демонстративно не разговаривал и шагов к примирению совершать не намеревался.
Я отозвал школяра в сторону и проникновенно заглянул ему в глаза.
– Уве, у меня ваша грызня уже в печёнках сидит.
– Не я это начал! – нервно передёрнул плечами паренёк.
– Но ты можешь это закончить. Ты способен проявить благоразумие, Микаэль – нет.
– Почему же?
– Его мертвецы в спину подталкивают, не дают отступить.
Школяр фыркнул, но как-то не слишком уверенно. Я прищёлкнул пальцами у него перед лицом, не из желания погрузить в транс, а просто привлекая внимание. Повёл руку в одну сторону, затем в другую, всмотрелся в глаза.
– Магистр! – протянул Уве с нескрываемой обидой. – Да не надорвался я! Пару эфирных сгустков создать и желторотику первого года обучения под силу!
– Пару? Я видел только один.
Уве смутился.
– Первым я по кустам шарахнул, вторым по топившему вас разбойнику долбанул, но в него не попал, заклинание в ручей угодило.
– Не сделал поправок на нестабильность незримой стихии над бегущей водой? – догадался я.
Школяр покаянно кивнул.
– А Марту чему учишь?
Уве кинул быстрый взгляд на Микаэля, который шёл к мыльне, и явственно заколебался, но запираться не стал.