Прошлая настоящая жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Елизар Лазовский cтр.№ 62

Был здесь, но сбежал через заднюю дверь, как только увидел этот рыжий ураган. Несколько часов записи пришлось стирать, никакой полезной информации. Хотя надо было для моих американских хозяев оставить, а то они заколебали уже: «Почему так мало новой информации?» Вот вам новая, слушайте.

– Ты знаешь, я раньше никогда не замечал, но, оказывается, он деликатный человек. Так что уверен, его здесь нет давно; скорее всего, он спешно эвакуировался черным ходом, когда ты повисла на мне в прихожей и мы снесли вешалку.

– Снесли? Не заметила… – Катюшка поймала Костину ладонь, поцеловала и стала ее разглядывать: – Как странно! Я никогда не видела такой линии жизни – она у тебя двойная. Не знала, что так бывает.

– Бывает. В жизни все бывает, – ответил Костя, пытаясь подняться.

– Ты куда?

– Посмотри на время – пойду что-нибудь к ужину сварганю.

– Лежи, кулинар! У тебя женщина в доме, я сама все приготовлю. – Катя поднялась с дивана, который они, оказывается, даже не раздвинули.

Когда Катя с порога прыгнула на Костика, обхватила его руками и ногами, как обезьяний детеныш, и начала целовать, ни у кого из них не хватило терпения раздвигать и застилать диван; хорошо хоть, ее пальто с сапогами успели скинуть в прихожей рядом с поверженной вешалкой.

– Ты гречку любишь? – крикнула Катя из кухни, когда ревизия шкафчиков вскрыла запас круп в самом верхнем и дальнем углу.

– Не помню, я ее давно не ел.

– Значит, полюбишь.

«Даже странно, – думала Катя, шустря на кухне, – что у него запас обнаружился. Обычно это женщины делают; с нашим снабжением приходится хранить по пять – десять пакетов разных круп, консервов, закупать впрок соли-сахара, морозилки до отказа забивать, на балконе мешки с картошкой хранить до морозов…»

Они ели гречку с жареным луком, морковкой и все той же тушенкой. И Катя объясняла Косте, что сейчас уже конец сентября, что на улице холодно и мерзко, что так же мерзко было у нее на душе, когда она ждала-ждала от него звонка или весточки. А Костя, легко краснея, как все рыжие, оправдывался за свое плохое поведение, беззаботно отмахивался от глупых необоснованных подозрений и внаглую требовал доказательства Катиной любви в виде добавки – и любви, и гречки…

Сентябрь 1979 года

А Лида пошла в девятый класс. 9-й «А», первый и единственный у них в школе, как и в большинстве московских школ. Одиннадцать мальчиков и двадцать две девочки. Из трех восьмых сформировали всего один класс, остальных распихали по ПТУ. В самом начале учебного года в девятом классе девочки поначалу предпочитали кучковаться по буквам: «ашницы», «бэшницы», «вэшницы». Потом выяснится, что все девчонки оказались вполне нормальными и начнут образовываться «внебуквенные» взаимные симпатии. Вот только жалко, Наташка Малинкина ушла, училась она всегда не очень, вот и выперли ее в ПТУ. Но она, как показалось Лиде, совсем не была огорчена. Сережка Третьяк тоже не попал в девятый, а пошел в ПТУ на краснодеревщика. В то же ПТУ пошла учиться и Наташка, на бухгалтера.

А еще Лида снова воспрянула духом. Константин работает над принципиально новым подходом к созданию машины времени. Влюбленная по уши Катерина жаловалась, что очень мало видит любимого мужчину, что тот часами, а то и сутками напролет сидит над своими тетрадями. Она, конечно, роптала, но терпела и понимала, что от ее терпения будет зависеть их совместное будущее. Вон Танюшке Лешка предложение сделал, а когда она дождется, вздыхала Катя. Лида тоже терпела и ждала, только не замужества, а завершения работ Константина, ничего другого ей не оставалось.

Декабрь 1979 года

…Вот он, «серпастый и молоткастый советский паспорт». Лида уже и забыла, как он выглядел. Когда исполнилось шестнадцать, она пошла фотографироваться и собирать документы; в паспортном столе ее спросили, какую национальность она выбирает, мамину или папину. Лида на автомате ответила «мамину». «То есть белоруска?» – уточнила паспортистка. И только тогда Лида задумалась, что знание десятка слов не делает из нее белоруску. «Пишите папину», – решительно ответила она. В конце декабря она получила новенький, пахнущий типографией, паспорт гражданина СССР – «документ все-таки».

В день рождения снова нашла у дверей белую гвоздику. Как он это проделывает? И на ДР, и на Новый год, и на Восьмое марта, и на окончание экзаменов, и на первое сентября, а еще первого июня, в День защиты детей – это что, насмешка? И ни разу Лиде не удалось подловить таинственного воздыхателя. Сказать, что она была заинтригована, – ничего не сказать.

Лида лежала в кровати и, как всегда, разглядывала узоры на ковре, который был одним из поводов для маминой гордости. Еще один повод для гордости размером два на три висел в большой комнате около софы, на которой спали родители. И еще один ковер лежал на той самой софе. Так было у всех ее друзей, знакомых и родных – чем больше ковров, тем богаче. Лида водила пальчиком по ковровым завитушкам, снова и снова ломая голову над загадкой, кто был этот таинст венный поклонник. Она уже ныла от любопытства и дорого дала бы за разгадку этой тайны. Решив, что сама с этим не справится, рассказала Вите. Тот предложил свою помощь.

– Я могу у Алексея попросить на денек камеру, пусть установит ее на твоей площадке; попадется в объектив твой кавалер как миленький. Да, в 2020 году с этим было гораздо проще, я бы и сам справился, а сейчас таких товаров в свободной продаже нет.

30 декабря поздно вечером, чтобы не пугать жильцов третьего этажа, Алексей установил маленький глазок рядом с Лидиной дверью.

– Ну вот, готово. 1 января заберу, но не рано, поспать дай в законный выходной…

1980 год

2 января, в первый рабочий день 1980 года, старший лейтенант Парфус стоял навытяжку перед полковником Семецким и заканчивал доклад:

– …В результате изучения видеозаписи при помощи дополнительных технических средств идентифицировать неизвестного так и не удалось.

– А может, ты перебдел, старлей? – просипел Семецкий. «Простужен, что ли?» – подумал Алексей.

– Я сам был бы рад узнать, что зря перестраховываюсь, – продолжал Алексей, – но уж больно умело он работал перед камерой, как будто знал, что она есть и где именно расположена. Несомненно, почерк мастера – бесформенная одежда, размер не определить, шапка-ушанка собачья огромная, с опущенными «ушами», до самых глаз надвинута, плечи подняты, к камере все время спиной поворачивался, у самой двери согнулся в три погибели. Бесполезно. Ну разве что только рост определяется более-менее, но с такими приметами… Была бы еще камера почувствительнее, а то в подъезде такая темень, горят «лампочки Ильича» маломощные, а на первом этаже вообще лампочку выкрутили. Да и все эти рассуждения меркнут перед тем фактом, что, кроме Лидиных, отпечатков на цветке не нашли, хотя бы плохо читаемых фрагментов. Значит, мы имеем дело с профессионалом.

Семецкий предложил старлею сесть, присел рядом, ослабил воротник и галстук, поморщившись от боли. Алексей успел заметить краем глаза красный след на шее полковника. «Странгуляционная борозда, что ли?» – ужаснулся он.