Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться | Ричард Докинз | страница 14 | LoveRead.ec

Из тех научных книг, что я прочел, очень немногие я мог бы назвать полезными. Потрясающими, чудесными — да. Благодаря им я действительно почувствовал, что окружающий меня мир намного полнее, удивительнее, прекраснее, чем я когда-либо мог себе представить. Для меня это было чудом науки. Вот почему научная фантастика по-прежнему завораживает людей. Вот почему ее поворот в сторону биологической тематики выглядит таким захватывающим. Я думаю, что у науки есть немало занимательных историй, чтобы рассказать нам. Но наука не полезна. Не полезна в том смысле, в каком полезен курс предпринимательства или юриспруденции, или даже политики и экономики.

Представления Дженкинса о бесполезности науки настолько не лезут ни в какие ворота, что я просто обойду их молчанием. Обычно даже самые суровые критики науки признают, что она полезна — возможно, даже слишком, — и в то же время упускают из виду более важное утверждение Дженкинса: что наука бывает восхитительна. По их мнению, наука в своей утилитарности подрывает основы нашей человечности и разрушает ту атмосферу тайны, из которой, как иногда полагают, рождается поэзия. Еще один серьезный британский журналист, Брайан Эппльярд, писал в 1992 году, что наука наносит «ужасающий духовный ущерб». Она «заговаривает нам зубы, чтобы мы отказались от самих себя, от подлинных себя». Все это возвращает меня к Китсу с его радугой и подводит нас к следующей главе.

Глава 3
Звездный штрихкод

И прежде никогда

Дрожащей радуги весенние оттенки

Не услаждали глаз мой, как теперь,

Когда мне указала длань науки

На солнца заходящего лучи,

Встречающие тучу на востоке.

Они струятся сквозь ее туман,

Сквозь каждую из мириад росинок,

Толпящихся у света на пути,

И, наконец, от вогнутой их стенки

Отталкиваясь, вновь спешат лучи

Навстречу той сверкающей громаде,

Откуда брал начало весь их путь.

И если вдруг на этом возвращенье

Случайно их застигнет чей-то глаз,

То, разойдясь по полосам различным,

Они совьют венок из всех цветов:

От пышной розы до фиалки бледной.

Марк Эйкенсайд, «Услады воображения» (1744 г.)

В декабре 1817 года английский живописец и критик Бенджамин Хейдон представил Джона Китса Уильяму Вордсворту за ужином в своей лондонской мастерской, где также присутствовали Чарльз Лэм и прочие представители литературных кругов. На видном месте была выставлена новая картина Хейдона, изображавшая вход Христа в Иерусалим, с фигурами Ньютона, верующего, и Вольтера, скептика. Лэм, напившись, стал упрекать художника за то, что тот нарисовал Ньютона, — «этот парень не верил ни во что, если только это не было так же ясно, как три стороны треугольника». Китс поддержал Лэма: Ньютон, по его мнению, уничтожил всю поэзию радуги, сведя ее к преломлению света, проходящего сквозь призму. «Спорить с ним было бесполезно, — писал Хейдон, — и все мы выпили за здоровье Ньютона и за то, чтоб математике пусто было». Много лет спустя Хейдон вспомнит этот «нетленный ужин» в своем письме к Вордсворту — тому из собутыльников, кто еще оставался в живых.

А помнишь ли, как Китс предложил тост «чтоб памяти Ньютона пусто было»? А когда ты, прежде чем выпить, стал требовать объяснений, ответил: «Это за то, что он разрушил поэзию радуги, сведя ее к какой-то призме». Эх, дорогой мой старина, никогда нам с тобой больше не видать таких деньков!

Бенджамин Хейдон, «Автобиография и воспоминания»

Через три года после ужина у Хейдона Китс писал в своей внушительных размеров поэме «Ламия» (1820 г.):

От прикосновенья

Холодной философии — виденья

Волшебные не распадутся ль в прах?

Дивились радуге на небесах

Когда-то все, а ныне — что нам в ней,

Разложенной на тысячу частей?

Подрезал разум ангела крыла,

Над тайнами линейка верх взяла,

Не стало гномов в копи заповедной…^[20]

Вордсворт лучше относился и к науке, и к Ньютону, чей разум «вечно бороздил необозримый мысли океан»^[21]. Более того, в своем предисловии к «Лирическим балладам» (1802 г.) он предвидел то время, когда «сложнейшие открытия химиков, ботаников, минералогов станут такими же неотъемлемыми темами поэзии, как и любые другие»^[22]. Его соавтор Сэмюэл Тейлор Кольридж сказал где-то еще, что, «дабы получить одного Шекспира или Мильтона, потребуются души 500 сэров Исааков Ньютонов». Это может быть истолковано как неприкрытая враждебность одного из ведущих поэтов-романтиков к науке как таковой, однако в случае с Кольриджем дело обстояло сложнее. Он читал много научной литературы и сам воображал себя научным мыслителем — не в последнюю очередь в области света и цвета, где претендовал на то, чтобы считаться предшественником Гёте. Кое-какие из научных рассуждений Кольриджа, как выяснилось, оказались плагиатом, и он, вероятно, был не слишком критичен по отношению к источникам, с которых списывал. Он предавал анафеме не ученых вообще, а Ньютона в частности. Его уважением пользовался сэр Гемфри Дэви, чьи лекции в Королевском институте он посещал, «дабы пополнить свой запас метафор». Ему казалось, что открытия Дэви по сравнению с ньютоновскими «более интеллектуальны, сильнее облагораживают человеческую природу и наделяют ее б ó льшими возможностями». Из этих слов о новых возможностях и облагораживании можно заключить, что сердце Кольриджа было отзывчиво к науке, пусть и не к Ньютону лично. Но он не сумел соответствовать своим же принципам — «раскрывать и приводить в порядок» мысли в виде «четких, ясных и поддающихся пересказу понятий». Когда в письме, написанном в 1817 году, он берется за тему, собственно, спектра и расплетания радуги, то так путается, что кажется, будто он почти что не в себе:

Для меня, признаюсь, положения Ньютона, во-первых, о световом Луче как о физическом синодическом Индивидууме; во-вторых, о том, будто бы 7 особых индивидуумов сосуществуют (посредством какой связки?) внутри этого сложного, но делимого Луча; в-третьих, что Призма просто механически рассекает Луч; и в-последних, что Свет, как общий результат, = неразбериха.

В другом письме 1817 года он вновь садится на своего любимого конька:

Итак, еще раз: Цвет — это Гравитация под действием Света, причем Желтый — это положительный полюс, а синий — отрицательный. Красный же представляет собой зенит, или Экватор. В то же время Звук — это Свет под действием, или верховенством, Гравитации.

Быть может, Кольридж просто слишком рано родился, а то бы прослыл постмодернистом.

Страница

Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Докинз cтр.№ 14

Онлайн книга - Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться | Автор книги - Ричард Докинз