— Тишина тут! — вынужден был гаркнуть молодой офицер, после чего повторил приглашение и добавил. — Вас ждут через двадцать три минуты, сэр.
— Но не могу же я оставить свои коллекции катающимися из угла в угол, — ответил доктор. — А тут, скорее всего, до вечера не управиться. Передайте капитану мои извинения и скажите, что я буду рад принять его в любое другое время. Польщен, счастлив. Эй, сэр! — он возвысил голос, обращаясь к самому темному из углов. — Положите немедленно на место!
Через пять минут появился седой лейтенант.
— Должно быть, сэр, произошла ошибка, — сказал он, добившись внимания мистера Мэтьюрина. Капитан пригласил вас на обед. Именно капитану дано право приглашать.
Офицер сменил парадный мундир на обычный китель, и в полумраке Стивен не узнал его.
— Уважаемый сэр, — начал он. — Вы же видите как обстоят дела в этом бедламе, в этом чистилище, и наверняка согласитесь, что я не могу бросить в таком состоянии все, что здесь находится, не говоря уж об остающемся пока наверху. Сначала дело, потом удовольствия.
Мистер Уорнер возражал, напирая на «проявление неуважения — непреднамеренное, без сомнения», и обронил неудачное замечание насчет «всяких там ученых безделиц». Тон все более поднимался, и наконец Стивен, лично раскокавший одно из бесценных яиц китовой птички, не выдержал.
— Вы невыносимы, сэр. Бестактны. Довели до бешенства со своим этикетом. Вынужден просить вас: займитесь своими делами и не суйтесь в мои.
— Ну хорошо же, сэр! Очень хорошо, мистер… э-э… — протянул первый лейтенант, выходя из себя и одновременно становясь еще более суровым. — Тогда кровь ваша да падет на вашу голову.
— Какая еще кровь, хотел бы я знать? — пробормотал Стивен, возвращаясь к своим хрупким сокровищам. — Ох, беда, беда, забота! Эй, вы, черти безмозглые! Дуроломы!
Следующим, кто пришел отвлекать его от столь трудных дел, от бесплодных попыток закрепить ящики, сундуки и корзины с помощью веревок и при этом удержать в узде бестолковых помощников, был капитан Обри собственной персоной. Джек, однако, обратился сначала не к приятелю, а старшему из матросов.
— Как тебя зовут?
— Джеггерс, ваша честь. Из команды плотника, вахта правого борта.
— Прекрасно, Джеггерс. Отправляйся-ка со своими парнями на главную палубу. Передай моему старшине и стюарду, что они срочно нужны мне здесь.
— Есть, сэр.
Матросы молча потянулись наверх, похожие на захмелевших мышей-переростков — ни единого крика или возгласа не издали они, пока не скрылись из виду.
— Стивен, — сказал Джек, ловко подхватывая падающую корзинку и ставя ее на место. — У тебя, как я вижу, прямо катастрофа.
— Еще какая, — возопил тот. — С этими подлыми готами, пьяными гуннами… Я плакать готов от отчаяния… Так много надо еще сберечь, так много уже утрачено… Нет ли у тебя в кармане куска бечевки? А тут еще заявляется какой-то надоедливый малый и начинает бубнить, что я обязан отобедать с капитаном этой адской посудины! Я послал его куда подальше. Иди, говорю, подтягивай свои паруса.
«Адская посудина» рыскнула под ветер и самка морского слона заскользила к штирборту. Джек дождался, когда с наветра подойдет волна, вернул чучело назад, пропустил вокруг него веревку, завязал узел и сказал:
— Да, это был Уорнер, первый лейтенант. Стивен, есть нечто, о чем я обязан был сказать тебе раньше, и это касается флота. Приглашение капитана отклонять нельзя.
— Но почему, во имя всего святого? Приличия ради что ли?
— Неписанный закон службы требует этого. Приглашение капитана — почти что королевский приказ. Отказ последовать ему граничит с неповиновением долгу.
— Какая чепуха, Джек. По самой своей природе приглашение подразумевает допустимость, возможность его отклонить. Вам не более удастся убедить человека разделить с вами общество иначе как по доброй воле, по согласию, чем заставить женщину полюбить вас силой. Пленник — это не гость, опороченная шлюха — не жена, приглашение — не указ.
Джек отставил в сторону неписанный закон флота, хотя раньше это всегда срабатывало. В его распоряжении оставалось всего четыре минуты.
— Живее там! — гаркнул он в прямоугольник люка, затем понизил голос. — Если ты пойдешь, то окажешь мне личное одолжение. Йорк пригласил тебя исключительно из расположения к моей персоне. Если мы взамен выкажем пренебрежение к нему, это будет очень плохое начало плавания, и для меня и всех наших товарищей.
— Но Джек, — взмолился Стивен, жестом отчаяния указывая на пребывающую в хаосе коллекцию. Большинство экспонатов ездило, угрожая совершить смертельный кульбит. — Как могу я бросить все это?
— Бонден и Киллик вот-вот будут здесь, оба трезвые и достаточным запасом бечевки. А как только обед будет окончен, в твоем распоряжении окажутся и остальные «леопардовцы». Прошу, Стивен, побудь немного хорошим парнем.
— Ну ладно, — протянул тот, бросая тоскливый взгляд на оставляемые сокровища. — Иду. Но учти, братец, я делаю это исключительно ради уважения к тебе. Сам я гроша ломаного не дам ни за эти ваши неписанные тирании и угнетения, ни за местное царское величество.
— Бонден, Киллик! — крикнул Джек.
Оба явились как по волшебству. Киллик, принес то, что еще сохранилось от мундира доктора Мэтьюрина, свежую сорочку и гребень. На нижней палубе точно знали, что происходит: нализавшийся в стельку хирург «Леопарда» отказался от капитанского приглашения. Ходили упорные слухи, что доктора закуют по приказу Уорнера в кандалы, разожмут рот гандшпугом и вобьют обед в глотку, хочет он того или нет. После чего поместят под строгий арест, запретив выходить из каюты до конца плавания, а когда «Ля Флеш» придет в Помпей, отдадут под трибунал. Поэтому матросов ждало нечто вроде разочарования, когда этот самый преступник за минуту до назначенного срока появился следом за своим капитаном на палубе, при полном параде и ни в одном глазу.
— Ты будешь вежлив? — шепнул Джек на ухо другу у входа в каюту.
Неопределенный звук, сорвавшийся с губ Стивена вовсе его не успокоил, но несколько мгновений спустя, видя как Мэтьюрин отвесил элегантный поклон и бросил обходительное «к вашим услугам, сэр», он позволил себе расслабиться. Как ни крути, Стивен, хоть и страшный профан в делах мореходных, был человеком из общества. Джеку пришлось наблюдать, как на одной вечеринке его приятель расхаживал словно у себя дома, и на удивление многие из приглашенных были хорошо знакомы и даже ласковы с ним, причем иные даже весьма.
При всем неведении морских обычаев доктор хотя бы знал, что гость рангом ниже капитана не вправе заговаривать с командиром корабля пока тот сам не заговорит с ним — этакое заимствование из дворцового этикета. Поэтому за пинтой шерри и тарелкой свежесваренного черепашьего супа он сидел молча и с любезной миной, оглядывая каюту. Это была первая обставленная книгами каюта, которая встречалась ему до тех пор: книжные полки снизу доверху, среди томиков ин-кварто попадались нотные листы; обстановку дополняли столь неуместная здесь девятифунтовая пушка и небольшое квадратное пианино. Джек сказал, что капитан Йорк музыкант, также как, видимо, и читатель — никто не станет тащить книги в море забавы ради. Можно было разглядеть корешки ближайших: Вудс Роджерс, Шелвок, Энсон, объемистая Histoire Générale des Voyages, Черчилль, Харрис, Бугенвиль, Кук. Все вполне уместно для моряка. Далее Гиббон, Джонсон, а за ними бесконечной чередой собрание сочинений Вольтера в издании Келя. Над Вольтером расположилась еще даже более многочисленная коллекция «октаво» и «дуодесимо», буквы на переплетах которых разобрать не удавалось. Романы, судя по всему. Мэтьюрин с возросшим интересом посмотрел на хозяина. Темноволосый, несколько полноватый, с умным лицом; примерно ровесник Джека и наверняка такой же одержимый моряк. Йорк оставлял впечатление человека способного, но как показалось Стивену, склонного к лени.