Хороший год, или Как я научилась принимать неудачи, отказалась от романтических комедий и перестала откладывать жизнь «на потом» | Хелен Расселл | страница 86 | LoveRead.ec

За последние несколько лет у меня открылись глаза, но я по-прежнему хочу пожинать плоды «разума начинающего», где бы ни оказалась. Новым началом для нас стала не эмиграция. Теперь я понимаю. Главным стало изменение отношения к жизни во всех ее гранях. Мы не можем убежать от наших проблем и страхов, нам не скрыться от самих себя. Это чувство всегда вселяло в меня ужас… Но теперь я это приняла. Нам не нужны оправдания для перемен. Мы можем измениться в любое время — если сами хотим этого.

В прощальном письме, полученном от друга семьи, которого за последние несколько лет я видела гораздо реже, чем хотелось бы, содержался целый список сожалений. Он писал о том, чего никогда не попробовал, о том, чему следовало посвящать время. Больше всего его огорчало, что он не сделал того, чего хотел. Если мы чего-то хотим, нам нужно это сделать. Нам могут помочь разные методы и приемы, но, в конце концов, все зависит от нас. Старый друг напомнил, что нам нужно перестать откладывать «жизнь» на будущее.

Шагая к самолету, я смотрела, как загружают наш багаж. Я подумала, что в этот самолет вполне поместился бы двухэтажный автобус. Трудно было поверить, что эта огромная жестянка сможет подняться в воздух. Предстоящий полет возбуждал меня — дух первооткрывателя проснулся во мне. В душе запела внутренняя Амелия Эрхарт: «Мы полетим!»

Рыжик сразу же очаровал стюардесс (как всегда). Нас попросили пристегнуть ремни безопасности — то есть «вступили в искусные переговоры с двухлетним малышом, чтобы убедить его сидеть спокойно». Самолет понесся по взлетной полосе. Я почувствовала, как меня придавливает к спинке кресла. Крылья самолета качнулись — и мы взлетели!

Пронзив белый туман облаков, мы вынырнули на другой стороне и оказались посреди бескрайней синевы. Путешествия — это острое напоминание о том, что мир огромен, а мы малы. Полет открывает новые перспективы, и я поняла, что наши жизненные решения, по сути своей, очень мало значат для мира.

Что бы я ни сделала, на другом конце мира об этом вряд ли догадаются, так что я могу поступать так, как считаю правильным для себя.

Капитан по внутренней связи сообщила, что мы «слегка запаздываем», и это было совершенно нормально. Я часто слега запаздывала. Мой расцвет случился уже после тридцати — и личный, и профессиональный. Все произошло совсем не после окончания университета, хотя общество требовало от меня именно этого.

А потом капитан сообщила, что мы входим в зону «легкой турбулентности»:

— Не стоит паниковать!

НЕ СТОИТ ПАНИКОВАТЬ!

ЭЙ, ВЫ, ПОЗАДИ! НЕ ПАНИКУЙТЕ!

Я шучу.

Она сказала «легкая турбулентность» спокойно, таким тоном, который явно говорил: «Это случалось и прежде. Я точно знаю, что делать, и даже не собираюсь волноваться». И мы не волновались. Когда кофе пролился на колени, сиденье ухнуло вниз и нам показалось, что мы катаемся на американских горках, мы сохраняли спокойствие. Даже когда один из молодых стюардов ахнул и зажал рот рукой, а несколько нервных пассажиров выглянули из-за кресел и огляделись, как сурикаты, мы сохраняли спокойствие.

Легомен на мгновение оторвался от журнала по дизайну интерьера и пробормотал:

— Все в порядке, не стоило никого пугать.

А я рассказала увлекательную историю, услышанную по радио, о том, что сурикаты поедают своих детенышей.

— А кто-то говорил, что романтики больше нет, — ответил муж и продолжил читать увлекательную историю кресел.

Самолет постепенно выровнялся. Наши желудки вернулись на место, мужчина на сиденье 5Е вздохнул с облегчением. Мы выжили. После четырех влажных салфеток мне даже почти удалось избавиться от кофейного пятна.

Спасибо голосу пилота… И спасибо настоящему пилоту, леди-пилоту. Да здравствует скандинавское равенство! Приветствую тебя, сестра!

Некоторая турбулентность в нашей жизни — это совершенно нормально. Я стала это понимать. Это доказательство того, что мы еще живы. Ухабы делают дорогу интереснее.

Канадский эндокринолог австрийского происхождения Ганс Селье предложил термин «стресс» в 1936 году. Так он назвал «неспецифическую реакцию тела на любые требования перемен». Но поскольку жизнь не стоит на месте, то определенная тревожность из-за необходимости приспосабливаться к обстоятельствам и возрасту неизбежна. Мы не можем остановить события — это жизнь. Перемены — наше все.

У меня нет всех ответов. Я никогда не найду всех ответов. Но я поняла, что бояться можно — если при этом продолжать действовать. Неудача возможна всегда и для всех. Истинная сила — это честное признание неудачи.

Во время, официально выделенное мной для просмотра Twitter, я узнала о профессоре Принстона Йоханнесе Хаусхофере, составившем резюме своих неудач, в котором были такие разделы: «Программы, на которые я не записался», «Исследования, на которые я не получил финансирования», «Отказы от академических журналов». Профессор писал: «Бо́льшая часть того, чем я занимался, заканчивалась неудачей. Но неудачи эти часто оставались незаметными, а вот успехи были заметны всегда. И из-за этого у окружающих сложилось впечатление, что мне почти все удается». Мои ладони до сих пор горят — так я аплодировала этому признанию.

Приступая к новым начинаниям и борясь с собственными демонами перемен, я чувствовала, что обновляю свое программное обеспечение. Я стала другим человеком. Я поняла, что идеал — это иллюзия. Чтобы выдержать любые бури, обрушивающиеся на нас, нужно честно признать свои проблемы и постараться решить их, пока ситуация не исправится. Нет, не станет идеальной, но исправится. И теперь я могу признать, что иногда буду делать это неправильно.

Я стараюсь смотреть на жизнь без «фильтра фантазий». Это касается отношений, работы, домашней и семейной жизни, общения с друзьями и финансов. Словом, всего. Вчера ко мне пришла новая подруга, и ее дочка накакала на пол. Это нормально. Такова жизнь во всей ее грязной, абсурдной полноте. Нет человека, жизнь которого состояла бы исключительно из восхитительных смузи и фотографий в бирюзовом бассейне. И когда Легомен сказал, что у меня мюсли застряли в складках шарфа (что означало: они находятся там с пяти утра), я просто ответила:

— Я приберегла их на обед.

В Лондоне нас встретил туман. Я с трудом разглядела привычный лондонский пейзаж, почувствовала его архитектурный ритм. Со времени нашего отъезда город изменился — появились новые небоскребы, а улицы стали более оживленными.

Приземлились мы довольно резко (с нами почему-то всегда так). Мы прошли таможню, а потом зашагали по терминалу к офисам компаний по прокату автомобилей. Взяв машину, мы покатили за город. К полудню солнце пробилось сквозь дымку, небо стало голубым с пышными белыми облаками.

Рыжик уже заскучал, а Легомен устал. Поэтому к нам присоединились Скат-Манта Бонд, Джеймс Стюарт и Джоан Коллинз. Они переругивались на заднем сиденье и вносили гармонию в нашу жизнь. В конце концов все успокоились, и напряженность исчезла. Мы заправились и съели сэндвичи из Marks & Spencer в окружении людей в футболках. Ах, Англия, как же я по тебе скучала! Мы запаслись изюмом в шоколаде, влажными салфетками и кофе. За руль сел Легомен, и мы покатили дальше.