– Да, да. – Панкратов двинулся к выходу. – Может, и хороший. Грубит часто, но они все в этом возрасте такие!
– Грубит? Ой, не знаю. Как такой мальчик может грубить? С детишками в школе утренники проводит, он сам мне сказал утром. И вдруг – грубит! Наговариваешь ты на свое дитя, Сереженька, – тетя Наташа погрозила ему пальцем, провожая до двери.
Он споткнулся, медленно повернулся и, уставившись на соседку неестественно вытаращенными глазами, прошипел:
– Что он проводит с детишками в школе?!
– Утренники! Он сам сказал! – Тетя Наташа от вида его перекошенного страхом лица даже попятилась.
– Вы спросили, а он сказал, – подытожил Панкратов. – А что заставило вас спросить его об этом, тетя Наташа? Чем таким забавным удивил вас мой сын, что заставило вас ему поверить?
– Так он в костюме Деда Мороза был, Сереженька! Летел сломя голову из школы, потому что поздно уже было. Летел домой, подол в руках держал от морозовской-то шубы, глазенки испуганные… Боялся, наверное, что припозднился. Забавный мальчик…
Забавный мальчик! Очень забавный мальчик его сын, по совместительству – преступник, которого разыскивает вся городская милиция! Очень забавный мальчик: состоял в шайке бандитов, которых в тот вечер спугнули. И они бросились все наутек, кто куда. А он вот поспешил к себе домой. Влетел на этаж, начал открывать дверь. За этим его и застукала Настя и, памятуя обо всем, что писали в предостерегающей статье, тут же проявила бдительность. Она бы подняла шум, непременно. Она бы разоблачила преступника, который ковырялся в замке чужой квартиры, намереваясь ее ограбить. Это понимали все, включая Ленку, которая поднялась за ними следом с тяжелой металлической крестовиной для новогодней елки. Она не могла не узнать своего родного сына, если его успела узнать Настя. И первое, что она сделала, пытаясь его защитить, – ударила соседку что есть сил по голове, прокравшись за спину и поднявшись на ступеньку выше. Потом, чтобы не привлечь ничьего внимания, пока Тимоха стоит, роняя сопли на пороге, она открывает дверь соседской квартиры. Втаскивает туда пострадавшую. Прикрывает дверь, опустив ключи себе в карман. А потом…
Потом начинаются разборки с сыном, затянувшиеся до его прихода. Поэтому-то она и сидела в гостиной на диване, забыв переодеться и снять сапоги. Разборки ни к чему не привели. Происшествие решили сохранить в тайне. Он ведь им не защитник! Он ведь может и под суд их обоих оттащить! Честный ведь, гад!
Все было так или почти так. Осталось снять показания с пострадавшей, и дело можно отправлять…
Боже!!! Что же ему делать-то, боже, подскажи! Удавиться, что ли, от беды такой?..
– Рехнулся, что ли, идиот! – попытался заорать на него Ваня Воронин, но язык его почти не слушался, вышло неубедительно. – Удавиться он собрался!
– А как жить-то дальше, как? Промолчать?! А что дальше? Он же – поганец – и дальше начнет творить дела и сядет в конце концов. А Ленка! Сука, что натворила, а! Они же меня без ножа зарезали, Ваня! – Панкратов уронил голову на руки и замотал ею из стороны в сторону. – Что делать-то, Ванька?! Промолчать не могу! Не промолчу – их отдадут под суд! Хоть и сволочная, но семья же! Сын он мой, Ванька!
Они пили уже четвертый час. Пило много и зло, почти не чокаясь. Обмывать было нечего. Заливалось страшное горе, которое случилось у Панкратова. Ванькой было предложено три десятка вариантов, и ни один из них не устроил друга. Потому что утаить это от следствия он не мог. А не утаишь…
– Ладно, давай завтра ты у меня поспи, к Насте своей сходи. Она ведь пострадавшая. Может, уговоришь ее не подавать заявление, коли все так.
– Я не могу ее об этом просить, идиот! – пытался орать Панкратов и тут же задыхался от резкой боли в груди. – Как я могу ее просить об этом, что ты городишь?!
– Молча, твою мать! Попросишь – одним висяком будет меньше. Ты не попросишь – я попрошу! А с этим Дедом Морозом мы как-нибудь… Замнем может, а? Вон прокурорский сынок в прошлом году сбил человека на пешеходном переходе. Насмерть сбил, Сереж, пьяный был вдугаря. А дело даже заводить не стали.
– Ты меня с этой гнидой не равняй! – кулак Панкратова навис над Ванькиной головой. – Я откупиться не могу, да и… Да и нечем. Они же столько квартир вскрыли, Ванька! Это же такая сраная статья! А посадят его… Сам знаешь, кем он с малолетки выйдет. Что делать?!
– Спать давай, Сереж. Завтра… Все завтра, идет?
* * *
Снег хрустел под ногами праздничной карамелькой. Сыпал сверху невесомыми ватными хлопьями, долетал до земли и тут же превращался в нарядно хрустящую карамельку. И голова, как ни странно, от этого хруста не болела. Что значит на воле! В больнице даже шорох жалюзи вызывал раздражение. А когда в палату врывались громогласные нянечки с медсестрами и принимались трясти тряпками, градусниками и громыхать тележками с размазанным по тарелкам завтраком, Насте хотелось плакать. И еще домой очень хотелось. Первый раз за последние годы остро хотелось домой, в свои стены. И первый раз с того времени – тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, – захотелось новогодней елки в блестках мишуры. И гуся из духовки с зажаренной спинкой, и пирогов ароматных с курагой и корицей, и чтобы всюду – мандарины, мандарины, и конфет еще чуть-чуть.
Смешно! Смешно и странно: Новый год-то она пропустила! Проспала на больничной койке с перебинтованной головой. И Новый год, и Рождество. Еле-еле ее влиятельная тетя уговорила врачей отпустить ее хотя бы к четырнадцатому января домой.
– Полноте, батенька! – умасливала она всеми правдами и неправдами Настиного доктора. – Девочке давно уже хорошо. А дома будет еще лучше. Хватит ей уже государство объедать, она же здорова!..
Отпустили ее неожиданно, прямо утром тринадцатого. Настя даже суеверно пальцы скрестила, забирая больничный. Что-то ждет ее за воротами клиники в этот день?
А за воротами ждал ее сюрприз в виде мягко усыпающего землю снега. Тишина, никакого ветра, и осторожно слетающие на землю снежинки. И еще – толпы беспокойно снующих по магазинам людей, не желающих вот так, за здорово живешь, расставаться с новогодними праздниками. Они бегали, улыбались и поздравляли друг друга с наступающим старым Новым годом. Раньше такого не было, этот праздник был не в чести. Теперь по-другому. И хорошо, что так. Настоящий-то она проспала!
Настя медленно брела по улице и тоже улыбалась всем. Кивала хмельным парням, зазывающим ее с собой на вечеринку. И чем ближе она подходила к дому, тем острее ей хотелось, чтобы там ее ждал кто-то. Пусть она откроет дверь своими ключами, которые ей отдал раздавленный недавними обстоятельствами Сергей Панкратов. Переступит порог, а там…
Может, все же тетя догадается поставить елку, а? Может, и пирогов напечет? Ну так хочется потеребить мохнатую еловую лапку, потрогать блестящую сосульку, покрутить любимый шарик с чуть облупившимся краешком. А потом, когда стемнеет, погасить верхний свет, зажечь огни на елке, забраться с ногами на диван и смотреть, как вздрагивает от неуловимых сквозняков разбросанный по новогоднему дереву дождик.