Калигула - читать онлайн книгу. Автор: Саймон Терни cтр.№ 18

– Пожалуй, с ними я чувствую себя безопасно уже хотя бы потому, что они иностранцы, – как-то раз признался он мне. – В своих государствах они цари, их трону не угрожают могущественные враги, их подданные не бунтуют. Эти люди не обязаны доказывать Сеяну свою лояльность. Статус иностранных посланцев служит им защитой перед всеми, кроме, конечно, императора.

Итак, все вроде шло у нас неплохо, но парки не спускали с нас глаз, и Морта держала ножницы наготове.

Помню день, когда все вновь изменилось – и, разумеется, к худшему. Стояло лето – та его пора, когда по традиции все обеспеченные римляне бежали с пыльных, душных, зловонных улиц города на виллы у моря или в сельской местности. Антония же оставалась на Палатине, рассудив, что ни в одном уголке империи нет места комфортнее и приятнее, чем холм, застроенный богатыми домами, и ни на море, ни среди полей не найдет она всего того, что имеет под рукой в Риме. Обитателей в доме было меньше, чем обычно. Многие гости разъехались на лето, но те, кто остался, не сговариваясь собрались за столом в честь прибытия нескольких знатных лиц из Кесарии.

Я была занята беседой с Друзиллой. Мы обсуждали природу любви с философской точки зрения.

– Любовь – это все затмевающий цветок, который заставляет сердце биться быстрее, согревает душу, затуманивает мозг и набрасывает на глаза пелену, – мечтательно проговорила Друзилла, пока ее взгляд сам собой отыскал среди пирующих Лепида. – Любовь – это движущая сила и конечная цель. Любовь одна имеет значение.

– Любовь – это помеха, – фыркнула я. – В лучшем случае – средство достижения цели. Иногда это цепь, которая привязывает нас к другому человеку. Любовь переменчива и непредсказуема, она превращает нас в глупцов и заставляет совершать идиотские поступки. Как сказал Овидий, «любовь полна тревожных страхов».

Моя мрачная позиция в какой-то степени объяснялась непреходящей ревностью к очаровательной Друзилле, и я отдавала себе в этом отчет. Но эти слова передавали и искренние мои убеждения. Любовь к семье – вот единственная форма любви, за которой я шла и уже понимала, на какие страдания еще пойду ради нее. В любви я не находила ничего, кроме неприятностей, однако по сей день сожалею, что часто стремилась переспорить Друзиллу и развеять ее милые иллюзии. Она этого не заслужила.

Вокруг нас велись не столь возвышенные разговоры. Пакониан, которого всегда можно было найти там, где вино лилось рекой, а взамен ничего не требовалось, жарко спорил с Юлием Агриппой о законности иудейской монархии. Не знаю, почему их спор так ярко отпечатался в моей памяти.

Помню, Пакониан разгорячился настолько, что ткнул принца в грудь. Агриппа пришел в ярость – и в этот момент в парадную дверь дома постучали. По какой-то причине стук обычного дверного молотка прозвучал как погребальный звон огромного колокола. Пакониан сбился с мысли и, запнувшись, вовсе умолк. Антония прервала рассказ о каком-то забавном событии из жизни египетских царей, и едва она перестала говорить, во всем зале наступила тишина. Выглядело это так, будто бабушка знала: что-то случится. Впрочем, подозреваю, ей просто было любопытно, кто пожаловал, ведь новых гостей не ожидалось.

Потом в атриуме зазвучали шаги. По полу ступали не только мягкие кожаные башмаки привратника, но и клацающие гвоздями солдатские сапоги. Меня охватил ледяной ужас. У одного из столов Калигула и Друз выпрямились и обменялись взглядами. Мы с Друзиллой и Лепидом повернулись на звук шагов.

Ночной кошмар стал явью. В большой зал ступил отряд из девяти преторианцев. За их спинами маячил бледный перепуганный привратник. Офицер вышел вперед и поклонился хозяйке дома – коротким движением одной только головы. Затем, вынув из объемный сумы у пояса два футляра со свитками, снял шлем, зажал его под мышкой и приблизился к Антонии. Что-то в ее взгляде заставило преторианца остановиться в нескольких шагах от ее стула.

– Приветствую, госпожа.

– Приветствую.

Наступившая затем тишина, казалось, вот-вот взорвется от беззвучного напряжения. Наконец, громко сглотнув, преторианец протянул один из футляров Антонии. Второй он с некоторым трудом держал вместе со шлемом в другой руке. И опять последовало молчание. Преторианец нахмурился. Очевидно, он ожидал, что основоположница императорского рода поднимется с кресла и подойдет к нему. Антония вздохнула и обратилась к мужчине с крупным носом и в изящной тоге:

– Вителлий, ты не будешь так любезен?..

Тот, хотя и явно из числа знатнейших римлян, кивнул, словно жаждущий угодить прислужник, и, приняв от преторианца футляр, отнес его матроне. Антония посмотрела на коробочку со свитком и перевела вопросительный взгляд на солдата, который не шевелился и не произносил ни звука. С озадаченным видом она сломала печать и вытащила оттуда тонкий дорогой пергамент.

– От самого императора! Удивительное дело. Я-то думала, что он уже разучился писать. – Это были опасные слова, но Антония только хмыкнула при виде грозно сведенных бровей преторианца, затем снова посерьезнела, пробегая взглядом по строчкам, и наконец, ничем не выдав своих чувств, свернула пергамент и вложила обратно в футляр. – Друз, Гай! Вам следует прочитать это. – Пока мои братья шли через зал, наша бабушка сделала глубокий вздох и добавила: – В этом очень кратком и бестактном послании император сообщает, что мой внук Нерон ушел от нас.

Пол подо мной разверзся, злобный Плутон потянул меня к себе в бездну. В ушах зашумела кровь, так что из последующих событий я уловила лишь обрывки. Потом у меня подломились ноги, и я упала, стукнувшись затылком о лепнину на стене. Лепид и Юлий Агриппа поспешили мне на помощь, а Друз стал читать свиток. Нерон скончался на острове в Тирренском море, куда его увезли годом ранее. В самых бесчувственных выражениях император писал, что тюремщик по небрежности перестал кормить заключенного, и тот умер от голода в своей камере. За этим следовала невнятная приписка о том, что виновные понесли наказание, но было понятно: это пустые слова. Не могло быть сомнений в том, что Нерона намеренно уморили по приказу самого императора или Сеяна. Затуманенный паникой, мой взгляд задержался на столах, ломящихся от яств, и меня затошнило: мы пировали, пока наш старший брат мучился от голода.

Едва мой мозг оправился от одного шока, как его пронзила новая страшная мысль.

– А что с мамой? – выговорила я непослушными губами.

– О матери тут нет ни слова, – ответил Калигула, дочитав свиток до конца.

– Что ж, – заявила Антония командиру преторианцев, – ты передал послание. Может, теперь ты и твои солдаты освободите мой дом от своего присутствия?

– Сожалею, госпожа, но у меня есть еще одно дело. – С этими словами он вытянул руку со вторым свитком.

Вителлия уже не пришлось просить – он сам подошел к преторианцу и взял у него футляр, чтобы передать хозяйке дома. Антония опять взломала печать и вытряхнула из футляра пергамент. Это послание было длиннее первого, тем не менее прочитала она его очень быстро. Закончив, выпрямилась в своем кресле.