Не жилец! История медицины в увлекательных заметках - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Сазонов cтр.№ 51

Среди пациентов Гарвея был известный философ Фрэнсис Бэкон, основоположник эмпиризма. Эмпиристы познают мир посредством своих чувственных ощущений, а прочие источники знания игнорируют. Бэкон был не только ученым, но и видным государственным деятелем. При короле Якове Первом он занимал должности лорда-хранителя Большой печати и лорда-канцлера ^[107] и по сути был правой рукой короля до тех пор, пока не утратил королевское доверие ^[108]. Характер у Бэкона был резкий, неуживчивый, можно сказать, что и грубый. Он постоянно высказывал упреки Гарвею, намекая или даже говоря прямо о том, что врачи не умеют лечить, потому что они больше склонны упражняться в схоластике, нежели к практическому познанию. «Все медицинское искусство заключается в наблюдениях», любил повторять Бэкон. Анекдотичность этой ситуации состояла в том, что Бэкон обвинял в схоластичности и нелюбви к практическим наблюдениям Гарвея, ученого, который, образно говоря, дышал практикой и пил ее вместо воды. Бедному Гарвею доставалось с обеих сторон — и от схоластов-догматиков, и от их противников. Можно только посочувствовать врачам, которым достаются такие пациенты, как Бэкон. К слову будь сказано, недовольство врачами и пренебрежение их советами стоило Бэкону жизни. В возрасте шестидесяти пяти лет он был тяжело больным человеком, склонным к частым простудам. Врач (в то время уже не Гарвей, поскольку Бэкон жил не в Лондоне, а в своем имении) рекомендовал Бэкону избегать переохлаждений и вообще стараться меньше бывать на холоде. Но Бэкон, занятый изучением влияния холода на сохранность продуктов, ставил много опытов со снегом и льдом. В результате он в очередной раз простудился и умер от воспаления легких. Этот трагический случай является весьма показательным. К XVII веку люди настолько разуверились во врачах, что совсем не придавали значения их советам, даже если советы были разумными.

Возникает вопрос: зачем тогда вообще нужны были врачи и почему к ним все-таки обращались? Имела значение традиция, а также надо было понимать, что в минуты крайней необходимости оказываются хороши все средства. Недаром же говорится, что утопающий готов и за соломинку ухватиться, лишь бы спастись.

Справедливости ради нужно отметить, что одного важного момента Гарвей в своем учении о кровообращении прояснить не смог. Он не установил связи между артериями и венами, не изучил капилляры, самые мелкие сосуды, диаметр которых тоньше волоса. Но Гарвей и не мог их изучить, не имея в своем распоряжении микроскопа.

Рождение человека — знаменательный факт. Но человек заявляет о себе и проявляет свои способности не сразу после рождения, а много позже. То же самое произошло и с физиологией. Родившись в тысяча шестьсот двадцать восьмом году, когда был напечатан трактат Гарвея «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных», физиология более ста пятидесяти лет «взрослела». Во второй половине XVII века и на протяжении всего XVIII века накапливались знания по физиологии, только вот объяснялись они с позиций других наук — анатомии, физики и даже химии. Физиологии как отдельной науки пока еще не существовало. Точнее, она уже была, но, поскольку она была ребенком, ученые ее в упор не замечали. И продолжалось это до середины XVIII века, когда были опубликованы работы швейцарского ученого Альбрехта фон Галлера-старшего.

Если Уильяма Гарвея можно считать отцом физиологии, то Альбрехт фон Галлер стал попечителем этой юной науки, человеком, который взрастил физиологию, поставил ее на ноги и выпустил в жизнь.

В отличие от Гарвея, Галлер, как ученый, был счастливчиком, которому от судьбы доставались только лавры с аплодисментами. Правда, и жил он в другое время — в просвещенном XVIII веке, когда утверждения античных авторов всерьез уже не воспринимались. «Как ученый» — эта оговорка сделана неспроста. Галлер имел все, о чем только может мечтать ученый, — известность, авторитет, признание, расположение королей, деньги, возможность свободно заниматься научными исследованиями. Но вот в личной жизни ученого далеко не все было гладко, несчастья сыпались на него одно за другим.

В четырехлетнем возрасте Галлер потерял мать, а в тринадцатилетнем — отца. Первая жена его трагически погибла, а вторая умерла при родах. Из Геттингенского университета, в котором Галлер работал с момента его основания и для которого сделал очень много, его изгнали как иностранца. Причем изгнали не сразу, а на семнадцатом году пребывания в университете, что было в сто раз обиднее. Судите сами — человек старается на благо университета, участвует в создании его репутации, основывает в нем анатомический театр и ботанический сад, создает филиал Королевского научного общества и редактирует газету, издаваемую этим обществом, основывает журнал, в котором публикует свои и чужие рецензии на научные труды… Человек настолько привязывается к Геттингену, что начинает считать его своей родиной, а себя — саксонцем ^[109]. И вдруг коллеги-профессора, с которыми Галлер в течение семнадцати лет (!) жил в ладу, вспоминают о его швейцарских корнях (родился Галлер в Берне) и отказываются работать вместе с ним. В нацистской Германии подобный случай не вызвал бы удивления, но дело было в середине XVIII века, в совершенно другое время. Галлеру пришлось покинуть Геттинген и вернуться в Берн. Это было изгнание, недостойное, позорное, обидное. Такое испытание не могло не сказаться на психике. Галлер убедил себя в том, что все случившееся было заслуженным наказанием за его «еретические», то есть естественно-научные, взгляды, наказанием, ниспосланным свыше. Он замкнулся в себе, впал в депрессию и пристрастился к настойке опия, которая улучшала настроение и отвлекала от горьких дум.

Вы хотите знать настоящую причину изгнания Галлера из Геттингена? Все произошло по воле первого куратора университета барона Герлаха Адольфа фон Мюнхгаузена, который был министром Ганновера ^[110] при курфюрсте ^[111] Георге-Августе, более известном как британский король Георг Второй ^[112]. Король Георг считается основателем университета в Геттингене, но он только высказал свою волю и выделил средства, а всю работу по созданию университета проделал барон фон Мюнхгаузен. Характер у барона был крутым. Он руководил не только административными делами, но и вмешивался в научные, в которых далеко не всегда оказывался компетентным. Возражений барон не терпел, от неугодных профессоров избавлялся. В один несчастливый день у Галлера возник спор с всесильным куратором из-за нового профессора-химика, который не имел необходимых для преподавания знаний. Барон фон Мюнхгаузен воспринял критику в адрес профессора как личное оскорбление, потому что это он пригласил неуча преподавать. Галлер преподавал на пяти кафедрах — анатомии, физиологии, хирургии, ботаники и химии, вел большую научную работу, редактировал газету и журнал, то есть был несравнимо ценнее профессора, который плохо разбирался в химии. Но личное возобладало у куратора над деловым, и он организовал травлю Галлера, ухватившись за такой удобный предлог, как его иностранное происхождение (можно подумать, что между саксонскими и швейцарскими немцами есть большая разница!). Галлера не спасло даже хорошее расположение к нему короля-основателя, который за пять лет до изгнания сделал Галлера своим придворным врачом и государственным советником. Обе должности были сугубо номинальными, данными в качестве награды. К сожалению, Георг Второй находился далеко в Лондоне, а вдобавок он безгранично доверял своему ганноверскому министру.