Спасите игру! Ведь жизнь – это не просто функция - читать онлайн книгу. Автор: Геральд Хютер, Кристоф Кварх cтр.№ 9

Похожую историю рассказывают и о Зевсе: он, как мячом, жонглировал сферой мироздания, которую сделала его кормилица Эврисфея. Хуго Райнер в своей книге «Человек играющий» так комментирует подобные истории: «Во всех этих мифах, — пишет он, — дышит догадка, что происхождение мироздания из сферы божественного — это не результат с необходимостью развивающегося космического процесса, что оно родилось не по принуждению, а из чистой свободы, из радостного „не-нужно“ божественного гения, что оно вышло из рук „ребёнка“» ^[10]. Он справедливо указывает, что и образ младенца Иисуса, и барочные пути суть «наследники этого чувственного воплощения идеи божественной мировой игры, только мы уже этого не понимаем».

Однако мир, в котором мы обитаем, живёт далеко не по правилам детской игры, не создан по образу и подобию чуда. Это потому, что его пронизывает другой религиозный образ — Создателя. Он сотворил мир, который затем отпал от Него, а потому нуждается в спасении. Этот образ накладывает на историю человечества и на жизнь каждого человека неизгладимую печать серьёзности. Лёгкий дух игры древних греков, кельтов и других первобытных народов оказался потерян во мгле авраамических религий — иудаизма, христианства и ислама. Вернее, почти потерян: не будем забывать, что в Библии, в израильской Книге премудрости, сказано — пусть и один лишь раз — что когда Бог завершил творение, премудрость Божия (хома) танцевала пред очами Всевышнего (Книга Притчей Соломоновых 8, 27–31; в русском переводе — «радовалась»). К этому тексту охотно обращались первые учителя церкви, ещё близкие духу языческой философии, такие как Григорий Назианзин, мысливший мир как игру Божественного духа, или Максим Исповедник, видевший в человеке игрушку Бога ^[11].

Мир как игра, Земля как площадка для игр — это великая и возвышенная мысль, и путь её пролегает от древней мифологии через Гераклита до носящих неоплатоническую окраску трудов отцов церкви. Она вновь появляется в эпоху Возрождения в виде идеи Theatrum Mundi, встречается у Кальдерона, получает своё обновление у романтиков, когда Фридрих Шлегель понимает искусство как участие в великой мировой игре: «Все священные игры искусства — это только далекие воспроизведения бесконечной игры мира, вечно формирующегося художественного произведения» ^[12]. В рамках этой традиции стоит и мысль Мартина Хайдеггера, который в своём бездонном размышлении о «принципе основания» видоизменяет слова Гераклита, исходя из того, что бытие — или, как он говорит, «искусство быть» — он именует игрой а здесь-бытие человека видит в том, чтобы быть «погружённым в игру». В его представлении это означает быть связанным с тем всеобъемлющим Событием, что покоится само в себе и не служит никакой внешней цели. Наконец, образ, созданный Гераклитом, достигает даже Голливуда: в финальной сцене фильма «Человек в чёрном» (над которой стоит задуматься) мы видим, как забавные инопланетяне играют в стеклянные шарики, а эти шарики при ближайшем рассмотрении оказываются не чем иным, как крохотными галактиками, кружащимися в изящном танце.

Однако Хайдеггер Хайдеггером, Голливуд Голливудом, а современный мир всё же не видится нам ни весёлой игровой площадкой, на которой резвятся боги и демоны, ни игрой или танцем премудрости. Сегодняшний spell уже мало похож на игру. Тут всё серьёзно, и мы уже давно не видим в ближних товарищей и партнёров по игре. Исчезло то мифическое ощущение жизни, которое в своё время уже Фридрих Гёльдерлин находил столь несовременным, когда писал:

Это чувство ушло. Пузырьки с нами больше не играют, и давно улетели нимфы с наших цветов. Цветы мы теперь срезаем машинами, а нимф отпугиваем пестицидами, чтоб не мешали. Хватит, наигрались. Ближний для нас не товарищ по игре, а конкурент, которого нужно обойти. Такое впечатление, что нас выгнали из игры. И именно от этого нам плохо: так спасите игру!

Первым европейским мыслителем, который отважился сказать со всей ясностью, что игра идёт человеку, потому что соответствует его внутренней сущности, был Платон. В цитируемом пассаже седьмой главы своих «Законов» он высказал мысль о том, что проводить жизнь в игре — благо для человека. В уста одного из афинян он вкладывает следующие слова: «…Человек же, как мы говорили раньше, это какая-то выдуманная игрушка бога, и по существу это стало наилучшим его назначением. Этому-то и надо следовать; каждый мужчина и каждая женщина пусть проводят свою жизнь, играя в прекраснейшие игры, хотя это и противоречит тому, что теперь принято… Так что же, наконец, правильно? Надо жить играя. Что ж это за игра? Жертвоприношения, песни, пляски… даймон и бог внушат им, в честь кого и в какое время надо их совершать, чтобы, играя, снискать милость богов и прожить согласно свойствам своей природы, ведь люди в большей своей части — куклы и лишь немного причастны истине» ^[14]. (Перевод А. Н. Егунова)

Мы видим, что в основании лежит здесь древняя, восходящая к Гераклиту картина мира: божественное — Платон говорит даже бог — предстаёт здесь играющим, а человек — игрушкой или игрой в его руках. Идея игры как состояния, соответствующего бытию и природе человека, прямо вытекает из этого образа мира. А раз так — человек должен проживать свою жизнь как радостную череду праздничных игр. Ведь жить так — значит соответствовать conditio humana: осознанно становиться игрой/игрушкой/игроком.

Именно это делают греки. Ни одна из известных нам культур не придавала игре такого ведущего значения, как культура древней Эллады. В игре греки добились настоящего мастерства. Мало того что они устраивали соревнования и игры по любому поводу, от рождения до похорон — центрами притяжения их культуры были панэллинские игры: Олимпийские, Дельфийские, Немейские и Истмийские. Там греческая идентичность находила своё обновление, там греки осознавали своё единство. Сама их хронология была подчинена игровым циклам: ведь греки вели счёт лет от первых Олимпийских игр, состоявшихся в 776 году, до Рождества Христова Эллада поистине была страной игры.