Карафа надавил клинком на горло Дисмасу, потом поднялся, подошел к окну и выглянул на улицу. Напротив, ярдах в тридцати от апартаментов, виднелся балкон капеллы.
– Что ж, допустим, все это правда. Допустим, плащаницу вывесят с балкона. Допустим даже, что будут чудеса. А когда мой господин об этом проведает, я объясню ему, что Карл, узнав о похищении плащаницы, велел вывесить с балкона копию, дабы избежать скандала и огласки кражи. Ведь паломники не в состоянии отличить настоящую плащаницу от поддельной.
– А твой господин поверит, что подделка творит чудеса?
– Еще одно слово, райзляуфер, и я вырежу тебе язык.
«Откуда ему все обо мне известно?» – удивился Дисмас.
– Ради своего же блага подумай, что скажет твой герцог, услышав об исцелении сифилитиков, дарованном Шамберийской плащаницей? А он услышит, не сомневайся. Вести о чудесах странствуют быстрее герцогской кареты.
Кинжал Карафы вонзился в щеку Дисмаса. Кровь хлынула в рот. Карафа снова посмотрел в окно и задумчиво произнес:
– Отличное расположение…
Дисмас сплюнул кровь и заскрипел зубами от боли.
– Да, – пробормотал Карафа, разглядывая балкон. – Отличное… – Он посмотрел на площадь, втянул носом воздух. – Столько паломников… Им нужны не чудеса, а хорошая баня. – Карафа повернулся и окинул взором комнату. – Апартаменты архидьякона. Ростанг упоминал, что их пришлось реквизировать для нежданного гостя. – Взгляд его скользнул по трупам Нуткера и Кунрата. – Надо же, как все загажено. Не архидьяконская резиденция, а настоящая живодерня. Впрочем, когда мы доведем дело до конца, крови здесь прибавится. – Он усмехнулся. – Кстати, архидьякон погибнет от арбалетного болта, выпущенного из окна его собственных апартаментов. Есть в этом что-то символичное.
Карафа приказал одному из телохранителей вызвать арбалетчиков Сильвио и Пелукко. Еще троим – Андино, Синцо и Паоло – было велено приготовить дюжину бомб.
Телохранитель вышел.
– Что ты задумал, Карафа? – спросил Дисмас.
– Улаживаю дела. Вы, мастер Дисмас, были весьма убедительны. – Он свесился из окна и еще раз осмотрел балкон капеллы. – Архидьякон и два епископа развернут плащаницу и, держа ее за верхний край, вывесят с балкона. Сильвио и Пелукко перестреляют их из окна. Они меткие стрелки. Соколов бьют влет. С двухсот футов. Я сам видел. Архидьякон обычно стоит посередине. Сильвио убьет архидьякона, а Пелукко – одного из епископов. Другой епископ схватит плащаницу в охапку и бросится в капеллу. Плащаница будет явлена лишь на миг, поэтому никаких чудесных исцелений не произойдет. После этого Андино с товарищами забросает паломников бомбами. Бум! бум! бум! Начнется паника, толпа придет в смятение. По замыслу похитителей смятение толпы поспособствует бегству их сообщника, который должен был подобрать упавшую плащаницу… Но плащаница-то не упала… Как тебе мой план, райзляуфер? Заметь, я еще не рассказал самого главного.
– Убийства епископов и паломников? Вам с Сатаной будет о чем побеседовать в аду.
Карафа рассмеялся:
– И это говорит человек, замысливший похищение савана Господня! Не волнуйся, мы с Сатаной давно пришли к взаимопониманию. Гибель паломников – досадная необходимость. Главное заключается в другом. Бомбардировка площади – всего лишь удобный предлог для того, чтобы взорвать бомбу здесь. В этой самой комнате. Якобы по оплошности незадачливых заговорщиков, то есть вас. Именно ваши трупы и обнаружат впоследствии. Порох – непредсказуемая субстанция! Думаю, после такого конфуза герцог Карл надолго забудет о явлении плащаницы народу, а мой господин вскоре покинет земную юдоль. А теперь позвольте откланяться. Мне надо проверить, не задохнулась ли сестра Хильдегарда в сундуке.
– Погоди, – сказал Дисмас.
– Нет, мастер Дисмас, с вами у меня разговор окончен.
– Откуда ты обо всем узнал?
Карафа пожал плечами:
– Что ж, если вам угодно бо́льших предсмертных мучений, то я вас уважу. Папа римский попросил своего племянника, то есть моего господина, заполучить Шамберийскую плащаницу для ватиканской коллекции. Дорога в Париж пролегает через Шамбери, так что удобный случай представился сам собой. Кардинал Альбрехт проведал о наших планах – Ватикан кишит шпионами! – однако, поскольку добрый дядюшка моего господина как-никак понтифик, наши соглядатаи перехитрили епископа Майнцского. Альбрехт тоже вызвался достать плащаницу для Льва, а в обмен потребовал освобождения от обязательства выплачивать папской казне половину выручки от продажи индульгенций. Он пообещал отправить за плащаницей лучшего похитителя святынь в Европе и упомянул, что вора легко узнать по рукам. Папа не счел нужным принять предложение Альбрехта, поскольку не желал отказываться от весьма выгодной договоренности. Однако же сведения, предоставленные Альбрехтом, оказались очень ценными. Вот и вся история. Что ж, я пойду, иначе сестра Хильдегарда и впрямь задохнется.
46. По местам, господа
Дисмас и Дюрер сидели спиной к стене, рядом с коченеющими телами Нуткера и Кунрата.
Кровь из раны на щеке заливала рот, и Дисмас схаркивал на пол кровавые сгустки.
После ухода Карафы телохранители почти не обращали внимания на обездвиженных пленников. Один стражник нашел бутылку вина. Другой удалился на поиски закуски и вернулся с альбомом Дюрера.
– Это ты рисовал?
Портрет Магды произвел на телохранителей большое впечатление.
– А есть, где она голышом? Вот бы глянуть!
Хохот.
– Молчи, – прошептал Дисмас. – Они тебя нарочно подзуживают.
Солдаты листали альбом, с любопытством рассматривали рисунки: Божские горы, панорама Шамбери, герцог Карл на троне, герцог Урбинский на оттоманке, болезненно-бледный, в преддверии скорой кончины…
– Нравится? – спросил их Дюрер.
– Наши художники лучше.
– А с тебя писали портрет?
– Нафига?
– Чтобы помнить тебя после смерти.
– Девки, которых я трахал, меня и без портрета не забудут.
– А когда и они помрут? Кто тебя тогда вспомнит?
– Какая разница?
– Мои портреты даруют бессмертие.
– Только послушайте этого говнюка!
– А с чего бы иначе императорам и принцам платить мне хорошие деньги за портреты? Благородные особы хотят жить вечно.
– Ладно, давай рисуй меня.
– Я не работаю бесплатно.
Солдат взмахнул бутылкой:
– Стакан вина за мой портрет.
– Я беру за работу больше чем стакан вина.
– Хорошо. Тогда стакан вина, а вдобавок я не стану отрезать тебе яйца!
– Я не могу рисовать со связанными руками.
Стражники вполголоса посовещались. Телохранитель, жаждущий бессмертия, обнажил кинжал, присел перед Дюрером и фыркнул: