Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1999 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бовыкин cтр.№ 113

В историографии начало участия армии в политике принято датировать второй половиной 1797 г. Фюре, в частности, писал: «Солдат вмешивается в жизнь общества лишь 18 фрюктидора, причём именно для того, чтобы спасти оказавшуюся под угрозой республику Поскольку ни один другой значительный внутренний излом французской политической жизни не ставил под вопрос ее будущее» . Корректируя эти представления, В.А. Погосян отмечал: «Как это выясняется, армия и генералы вышли на арену политической борьбы ранней весной 1797 г., что не учли историки Директории, сводившие начало выступлений армии к лету 1797 г.» . Мне же представляется правильным посмотреть на этот сюжет несколько иначе: армия вышла на политическую сцену в тот момент, когда она научилась эффективно вмешиваться в политическую борьбу республиканцев друг с другом, то есть уже в 1795 г. Это особенно хорошо показывает восстание 13 вандемьера, в котором Баррас играет двойную роль политика и полководца, а Бонапарт вместе с прозвищем «генерал вандемьер» приобретает и определённый политический вес.

С началом правления Директории процесс всё более набирал обороты. К примеру, ни уже упоминавшийся маркиз де Монтескью Фезенсак в эпоху Учредительного собрания, ни тот же Баррас в эпоху Конвента не воспринимались как военные на парламентской скамье, хотя первый имел чин бригадного генерала (maréchal de camp) ещё с 1780 г., а второй служил в армии с 16 лет и получил тот же чин в 1795 г. Однако в Совет старейшин и Совет пятисот генералы попадали уже именно за военные заслуги. После Термидора в военных стали видеть людей, способных вершить политику. Показательно в этом плане высказывание генерала Лефевра, командовавшего одним из подразделений в армии Самбры и Мёзы , которое приводит в своём донесении от 18 (29) сентября 1795 г. Симолин:

Франция не может ни оставаться такой, какая она есть сейчас, ни быть республикой; ей нужен Король, но Король-военный, поскольку обстоятельства требуют военного управления .

Именно здесь, на мой взгляд, начинался тот путь, который впоследствии приведёт Наполеона на трон . Тогда генералы эту дорогу только нащупывали и готовы были ради неё пойти на союз с роялистами. Если верить переданным Симолиным словам Лефевра, Пишегрю, то Журдан, Ж.-Б. Клебер и он сам, недовольные политикой Конвента по отношению к генералитету, провели чистку армии от «офицеров-чужаков» и, напротив, имели под ружьем «300 офицеров из французских дворян, среди которых много эмигрантов» . Со своей стороны, роялисты никогда не забывали о роли, которую некогда сыграл генерал Монк, и искали на неё подходящего претендента. Как им казалось, пример Монка был более чем достоин подражания: возведя на трон Карла II, Монк стал кавалером Ордена подвязки, камер-юнкером и шталмейстером, герцогом и пэром, получил значительный пенсион и даже стал совладельцем одной из американских колоний.

Окружение Людовика XVIII стало искать нового Монка примерно со второй половины 1795 г., благо роялистские агенты докладывали королю, что ряд ведущих республиканских генералов расположен к монархии и ждёт лишь благоприятного момента, чтобы открыто перейти к нему на службу . Известно, что в конце 1795 - начале 1796 г. президент де Везэ вёл об этом переговоры со своим земляком Жаном-Луи Ферраном (Ferrand) (1758-1808). Участник Войны за независимость США, драгунский офицер, Ферран провёл несколько месяцев в тюрьме при диктатуре монтаньяров, весной 1794 г. получил чин бригадного генерала и воевал в это время на востоке Франции. Он пользовался в Безансоне хорошей репутацией, ненавидел «террористов», и показался удачной кандидатурой, чтобы привлечь его на свою сторону и придать роялистскому подполью во Франш-Конте в качестве руководителя опытного военачальника. Согласно докладу агентов, Ферран был недоволен медленным продвижением в армии и нищенской пенсией; ему пообещали сохранение чина (он стал бы maréchal de camp) и 100 луидоров пенсиона от короля Англии. Переговоры шли вполне успешно, хотя Ферран и соблюдал немалую осторожность, опасаясь связывать себя какими-либо обязательствами, данными в письменной форме. Однако дело закончилось ничем: по настоянию австрийцев, армия Конде должна была отступить от границы, а несколько роялистских агентов оказались арестованы. Историки склоняются к тому, что заговор был раскрыт без участия Феррана, и тому пришлось сделать вид, что он вступил в контакт с роялистами исключительно для того, чтобы узнать их планы. Впоследствии Ферран был избран в Совет пятисот, репрессирован после 18 фрюктидора и продолжил военную карьеру лишь при Наполеоне .

Делались выгодные предложения и генералу Гошу. Ни участие в походе на Версаль, ни знакомство с Маратом, ни одержанные победы не спасли его от преследований во времена диктатуры монтаньяров: с апреля по начало августа 1794 г. генерал пребывал в различных тюрьмах. Получив свободу после переворота 9 термидора, он вновь занял место на полях сражений, но роялисты надеялись, что он не забыл унижений. Вот как передавал разговор с генералом посланец Людовика XVIII:

Генерал, - сказал я ему, - вы находитесь в стране дю Геклена, вы, как и он, командуете многими воинами, слепо вам повинующимися. Король Франции имеет права назначать коннетабля, и он сделает это. Обессмертите вашу славу, генерал, посвятите её процветанию, отдохновению вашей страны. Наши солдаты будут вашими, а ваши - нашими братьями; ваши офицеры станут нашими товарищами. Над вами во всём мире будет лишь один человек, и этот человек - внук Генриха IV и Людовика XIV. Он будет обращаться с вами практически как с равным; наши короли вознаграждают за услуги, возвышая до себя тех, кто их оказывает...

По словам агента, Гош выслушал его очень внимательно и задумчиво, а потом внезапно вскричал: «Несчастные! Они записывают на мой счёт Киберон, обвиняют меня в нём!.. Воспоминания... история... всё против меня... это невозможно!.. невозможно!..» Так или иначе, Гош на соглашение не пошёл, хотя попытки вступить с ним в контакт роялисты делали неоднократно, и генерал даже временами сообщал об этом Директории .

В итоге самой оптимальной кандидатурой для роялистов оказался генерал Пишегрю. Выходец из крестьянской семьи во Франш- Конте, он закончил Бриеннскую военную школу, где пересекался с Бонапартом, охотно принял Революцию и вскоре добрался до высших ступеней военной иерархии. Как впоследствии наполеоновские маршалы станут символом открывавшихся при империи безграничных возможностей, так Пишегрю был символом тех путей, которые открывала перед людьми из низов Революция. Генерал был хорошо известен, пользовался любовью солдат. «Про Дюмурье говорили, что он научил своих солдат сражаться, про Пишегрю - что тот научил своих побеждать» .

Уже весной 1794 г. генерал обратил на себя внимание английской разведки. В её донесениях рекомендовалось попробовать переманить Пишегрю на свою сторону (хотя и выражались большие сомнения в успехе этого предприятия), а на худой конец, скомпрометировать его в глазах Конвента . В 1795 г., когда генерал командовал армией на востоке страны, про него вспомнили снова. На фоне стремления роялистов, чтобы вторжение австрийцев и войск Конде было поддержано восстаниями изнутри, эта армия, останься она верна Конвенту, могла бы похоронить планы сторонников монархии. Но поверни она штыки против Парижа, успех роялистов казался неизбежным. Тем более что к этому времени появилась надежда, что Пишегрю может отреагировать на сделанные ему предложения вполне благосклонно: в апреле английский агент сообщал, что генерал весьма презрительно высказался в адрес комиссаров Конвента и кажется настроенным критично по отношению к правительству .