В Каракасе наступит ночь - читать онлайн книгу. Автор: Карина Сайнс Борго cтр.№ 43

С того самого вечера, когда ты рассказала мне о моей бабушке и ее восьми сестрах, которые явились к ней, когда она умирала, я часто думаю о нас. О том, кем мы были. Ты знаешь – кем… Мы были семьей, но у нашего деревца были слишком тонкие ветки, а плоды никогда не созревали и не становились сладкими. Знаешь что, мама?.. Я нехорошо поступила с нашими женщинами. Я не звонила Кларе и Амелии с тех самых пор, когда сообщила им о твоей смерти. Я им еще позвоню, мама, не сомневайся, просто сейчас мне хочется поберечь слова. Кроме того, каждый раз, когда я оглядываюсь назад, я лишь глубже увязаю в земле, которую вынуждена покинуть. Деревья иногда можно пересадить. Наши деревья больше не могут здесь расти, а я не хочу сгореть, как горят сухие древесные стволы, сложенные в погребальный костер. Не знаю, увижу ли я Клару и Амелию еще хоть когда-нибудь, но я не особенно переживаю. Они есть друг у друга, как были друг у друга мы с тобой. Но, как ты знаешь, теперь в этом мало проку. Я же пришла сюда, чтобы поговорить о другом.

Я никогда не рассказывала тебе, что случилось в тот день, когда я потерялась. Точнее, не рассказывала всего. Ты помнишь тот случай? Я не потеряла деньги и не задержалась, чтобы поглазеть на что-нибудь интересное, как ты, безусловно, знаешь. Я вышла из пансиона Фалькон, чтобы выполнить твое поручение – ты послала меня на рынок купить килограмм помидоров.

«Ты знаешь, сколько это – один килограмм? Хотя бы приблизительно?»

Я пожала плечами.

«Вот столько…» – Ты протянула мне согнутые ковшиком ладони, словно держа невидимые весы, на которых будут взвешены вполне реальные помидоры.

«Понятно?»

«Да, мама», – ответила я, глядя на верхушки манговых деревьев.

«Будь повнимательнее, Аделаида. И смотри, чтобы тебе не дали меньше. Помидоров должно быть вот столько: посмотри и запомни. – Ты снова показала мне ладони. – И еще одно: тебе должны дать сдачу, не забудь ее взять. И не мешкай, сразу возвращайся назад. Я не хочу, чтобы ты бродила по городу одна».

И я отправилась на рынок, который помещался на площади. Там я спросила килограмм помидоров, и мне дали пакет мелких, уродливых плодов. Я заплатила, сунула сдачу в карман и окинула взглядом соседние прилавки, впрочем, без особого интереса. Пирожки-эмпанадас с акульим мясом продавались в дальнем конце ряда – в киоске, где за прилавком стояла женщина, вымешивавшая несколько килограммов муки зараз. Это был один из тех импровизированных киосков, где огромные мужчины, грузчики из порта, покупали эмпанадас сразу по две штуки, с жадностью кусали и макали в горячую зеленую сальсу, которая ручьями стекала по их подбородкам.

И я пошла вдоль ряда – мимо киосков, навесов, лотков, – где стояли стеклянные банки с мелкими моллюсками и лотки с сардинами, люцианами и макрелью. Рыбы с открытыми пастями, полными мелких зубов, и выпотрошенными животами лежали на чашах подвесных весов-коромысел с погнутыми стрелками. От них пахло требухой, солью и медью. Потом я миновала киоск с мороженым, где сверкали чаши колотого льда, подкрашенного фруктовым сиропом и политого сверху сладким сгущенным молоком, и пошла дальше, от ларька к ларьку, сжимая в руке пакет с помидорами.

Было очень жарко и душно. Такая жара бывает только в приморских городах. Пора было возвращаться. Это был строгий приказ, а я очень редко не слушалась. Твои приказы и распоряжения наделяли властью и меня, пусть только в пределах нашего с тобой маленького королевства. Они налагали на меня ответственность. Когда ты мне что-нибудь поручала, я мгновенно выходила из казавшегося бесконечным детства и становилась взрослой. Это было как носить туфли на высоком каблуке, только лучше. Но в тот день я решила восстать против неписаных законов республики Фалькон. Я уже знала, что́ я скажу: что на рынке было слишком много покупателей, и мне пришлось ждать, или что грузовики, которые привозят товары из порта, где-то задержались, и продавцы овощей не смогли пополнить свои запасы.

Да, мама, в тот день я не спешила возвращаться домой, потому что на ужин у нас был пирог из черепахи, и в кухне уже собрались женщины-убийцы, одетые в кретоновые платья и с кухонными ножами в руках. Мне не хотелось смотреть, как мои тетки Клара и Амелия бросят в кипящий котел Панчо – красноногую черепаху, которую я кормила салатовыми листьями, – собираясь сварить его заживо, словно какого-нибудь омара. Мне не хотелось смотреть, как они разрежут Панчо на куски и станут тушить с перцем, луком и помидорами, и хотя при одной мысли о пироге с черепашьим мясом у меня текли слюнки, я предпочитала оказаться где-нибудь подальше от дома, пока Панчо будут варить. Все черепахи, которых варили при мне, издавали писк, который казался почти человеческим и который отдавался у меня в ушах и в животе, когда я, преодолев чувство вины, дочиста выскребала свою тарелку, подбирая последние крохи их страданий. Мне нравился остро-сладкий аромат и вкус нежного черепашьего мяса, но мне хотелось наслаждаться им, не думая о свершившемся жертвоприношении, о казни невинного существа. Я хотела есть мясо и не думать о смерти: в конце концов, в еде нет ничего постыдного. То же самое происходит со мной и сейчас, мама. Я сажусь за стол, стараясь не думать о том, кто и каким ножом вырезал из туши кусок, который меня насытит. Именно поэтому я рассказывала тебе о том, на чьей я стороне, – о тех, кто крадет, и о тех, кто старается ничего не замечать. А еще о тех, кто убивает, не двинув и пальцем.

В тот день я поднялась на Холм Мертвых. Ты его помнишь, это место? Так мы называли улицу, про которую ты раз сто говорила мне, чтобы я туда не ходила. «Ничего хорошего там нет», – говорила ты. В Окумаре эту улицу знали все. В самом ее конце находился заброшенный дом – большой красивый дом, целая усадьба. Он принадлежал одному архитектору. Даже ты и мои тетки время от времени упоминали этот дом. Тетя Амелия говорила о нем только шепотом, а когда ей приходилось его называть – осеняла себя святым крестом, а потом целовала ноготь большого пальца. Ты ее бранила. Так делают только необразованные, невежественные люди, говорила ты. «Предрассудки!» – слегка понизив голос, выносила ты окончательный вердикт, и на этом разговор заканчивался.

Отыскать усадьбу было нетрудно. Она действительно находилась в самом конце улицы, почти на самом берегу реки. Замок на главных воротах красивого красного цвета оказался сломан, да и сами створки не были закрыты до конца. Я вошла в сад, заинтересовавшись кустами хлопчатника, которые служили главным украшением сада. Еще никогда я не видела ничего подобного. Кусты был почти сплошь покрыты пушистыми, упругими, как губка, комками белоснежных волокон. Я не знала, что это такое, но мне захотелось сорвать несколько штук и попробовать на вкус.

В тоне, каким мои тетки произносили слова «дом архитектора», было нечто зловещее, и я всегда думала, что он должен иметь пугающий, мрачный вид. Вот почему я очень удивилась, когда на самой окраине пыльного, захолустного городка я увидела обветшалый, но все еще красивый современный дом, благородные, выверенные пропорции которого невольно приковывали взгляд. Можно было подумать, что некие основоположники Баухауса ^[46] вдруг задались целью привести этот заросший, неокультуренный участок в порядок и познакомить его с прогрессом. Я никак не могла взять в толк, почему о са́мом красивом здании обширной помойки, лишь по недоразумению носившей название города, местные жители говорят в столь мрачном тоне. Дом архитектора не имел ничего общего с угрюмым и страшным замком злого волшебника, который я, наслушавшись теток, себе воображала. Казалось, его красота искупает и облагораживает окружающее убожество: бытовки из гофрированного цинкового листа, покосившиеся навесы, в которых местные рыбаки солили и сушили акулье мясо, бесчисленные винные лавчонки с занавесками из бус вместо дверей, возле которых оборванные мужчины пили дешевую анисовую водку из небольших квадратных бутылок.