Елизавета I - читать онлайн книгу. Автор: Кэролли Эриксон cтр.№ 34

Такое самосожжение требовало незаурядных сил, и Мария черпала их в убежденности, что исполняет не собственную, но Божью волю; она посвящала долгие часы работе, как издавна сердце и дух Владыке, который вознес ее на трон. Всепоглощающей страстью ее было возрождение Англии как католического королевства, каким оно было в дни ее безмятежного детства. Месса, евхаристия, религиозные обряды, запечатленные в народных преданиях, — все это подлежит восстановлению. А самое главное — Англия, как кающаяся грешница, должна вернуться под сень папы римского.

Жизненная цель питала ее гордыню. Ближе других знакомый с королевой Марией, умный, проницательный, хотя и небеспристрастный в суждениях посланник Карла V Симон Ренар отмечал, что она «любит потолковать о своем избранничестве» и что ее природная душевная щедрость уживается с невыносимой самоуверенностью. Вид у Марии тоже был демонстративно, можно сказать, вызывающе королевский: природная худоба скрадывалась расшитыми золотом и серебром шелками и бархатами, на шее красовалось роскошное ожерелье, пальцы были унизаны бриллиантовыми кольцами. Посетителей поражала эта роскошь, хотя, если верить венецианскому послу, она бы накупила еще больше драгоценностей, да только казна была почти пуста.

Став королевой, Мария обрела совершенно неведомую ей ранее личную свободу, и это тоже возбуждало и заставляло трудиться без устали. Вообще-то вокруг нее вилось множество советников и помощников, стремившихся подсказывать верные решения, так как никто из них, во всяком случае, той осенью 1553 года, даже и представить себе не мог, что она способна всерьез управлять государством. Но для нее, давней жертвы тяжких страданий и глубокой тоски, для нее, кто, по собственному признанию, «не ведает, что такое счастье», восхождение на трон стало чем-то вроде второго рождения, даром судьбы, новым началом в жизни. Это была давно ожидаемая возможность исправить былые заблуждения, выпрямить то, что пошло вкривь, исполнить волю Бога. И на службе у него она и собственные раны может исцелить, и впервые в жизни саму себя сделать счастливой.

Елизавете тощая, напоминающая старую деву королева с ее мужским голосом и близоруким прищуром казалась, должно быть, одновременно и жалкой, и грозной. Она видела Марию во многих качествах: как покинутую всеми старшую сестру; как щедрую благодетельницу, раздающую направо и налево ожерелья и броши, шелка на платья, деньги на карточные игры; как строптивую, но и несчастную жертву интриг королевских советников; как будущую беглянку, которую отчаяние гонит из родной страны. Елизавета знала, что Мария некрепка здоровьем — хотя первые месяцы на троне она, казалось, так и излучала жизненную энергию, — что нервы ее всегда напряжены до предела и что королева даже склонна к истерике, как это утверждали окружающие ее мужчины. Но знала она и то, что сестра наделена поразительной силой духа и крепка в убеждениях — настолько, что противостоять ей в вопросах веры чрезвычайно опасно.

Елизавета могла находить Марию нетерпимой, но отнюдь не безжалостной. И именно на эту спасительную способность к состраданию она и будет полагаться в ближайшее время.

По свидетельству венецианского посла Соранцо, уже в годы правления Эдуарда Мария «ясно давала понять», что сестру свою недолюбливает. А сделавшись королевой, и вовсе перестала скрывать это, тем более что от нее как бы исходила непосредственная опасность. Вражда усугублялась тем, что Мария получала письма с угрозами убийства, однако, презирая их, намеренно часто появлялась на публике. Об опасности ее предупреждали и иностранные дипломаты. Французский посол Ноайль, которому никак не могла нравиться прогабсбургская политика Марии, вел тонкую игру, используя любую возможность, чтобы возбудить подозрения королевы против сестры. Ноайль вполне сочувствовал английским протестантам в их заговорщических планах, направленных против католической короны (хоть в суть их никогда не вникал), и неустанно напоминал Марии, что ее подданные-протестанты взирают на Елизавету как на главную свою надежду. Они замышляют, нашептывал он Марии, похитить принцессу, выдать за какого-нибудь могущественного вельможу, который именем жены свергнет Марию с трона и посадит на ее место Елизавету.

Но нашептывания француза были ничто в сравнении с настойчивостью Ренара, который в качестве полномочного посланника царственного кузена Марии Карла V быстро стал самым доверенным из ее советников. У королевы, настаивал он, «четыре явных и открытых врага»: протестанты, сторонники Дадли и другие бунтовщики, король Франции и собственная сестра Елизавета. То, что она выступает в союзе с протестантами, создает дополнительную потенциальную угрозу, но она опасна и сама по себе. Ренар угадывал в ней особое свойство — он называл это «умением нравиться», — которое давало Елизавете власть над окружающими и заставляло выполнять ее волю. Иначе говоря, у Елизаветы есть обаяние, притягивающее к ней людей; подобно отцу она наделена внутренней силой, превосходящей естественную силу, которую дает королевская кровь, а также редкостной уверенностью в себе. Она умеет гипнотизировать людей и вести их за собой, и в сочетании с тонким умом и проницательностью это делает ее по-настоящему опасной.

Не могло не беспокоить и то, что Елизавета явно обнаружила полную самостоятельность в религиозных вопросах и уверенно участвовала в диспутах на теологические темы. Она «не только знает, что такое истинная религия, — пишет один восторженный современник, протестант по вероисповеданию, — но со своим превосходным знанием греческого и латыни способна отстаивать ее при помощи наиболее точных и неотразимых аргументов, не говоря уже о выдающемся красноречии; мало найдется оппонентов, которые были бы ей не по плечу». В глазах же Марии, более всего стремившейся к тому, чтобы вернуть Англию в лоно утраченной веры, способность сестры отстаивать новые церковные веяния в научном споре становилась досадным препятствием. Худо уже то, что дочь Анны Болейн, наверняка унаследовавшая от матери ее злосчастную ветреность (а Мария уверяла всех, и прежде всего саму себя, что слухи о ней верны), является бесспорной претенденткой на трон; и уж явное извращение то, что эта претендентка выступает символом ереси.

Во время коронования сестры Елизавете было предоставлено одно из самых почетных мест в процессии — она передвигалась в роскошных носилках рядом с Анной Клевской. На ней было шелковое платье с серебряными нитями, выгодно подчеркивавшее свежую красоту юности и выделявшее ее среди других участниц церемонии, всех без исключения одетых в красное. Ни во время празднеств в честь коронации, ни во время самой торжественной церемонии не заметно было никаких признаков того, что Елизавета оказалась в опале. На вечернем приеме в честь коронации она сидела за королевским столом, довольно безразлично наблюдая за тем, как, согласно старинному ритуалу, в зал въезжал на коне рыцарь и бросал на пол латную рукавицу — как вызов тем из присутствующих, кто сомневается в праве царствующего монарха на титул. А затем Елизавета заняла свое место при дворе, добросовестно выполняя обязанности, полагающиеся ей по протоколу, и в то же время не чуждаясь всякого рода пересудов, главной темой которых оставалось возможное замужество королевы. Ну и между делом вербовала себе сторонниц.

И все же Елизавета неизбежно выделялась на общем фоне, неизбежно и сама становилась объектом постоянных пересудов, как и серьезных разговоров в кругу королевских советников и иностранных дипломатов. «Эта сестра — еретичка и раскольница, — писал о ней папский нунций, прибывший в Англию, — у всех здесь на устах».