Контур человека: мир под столом - читать онлайн книгу. Автор: Мария Аверина cтр.№ 46

О чем далее шел разговор, я не знаю, потому что очнулась я от какого-то мерзейшего запаха, который бил мне в нос.

Красная, сердитая Бабушка и такая же красная, но заплаканная воспитательница обе внимательно смотрели на меня.

– Так, – скомандовала Бабушка. – Нашатырь больше не нужен, можно идти домой. Вставай, Маша, а то уже поздно. Всего доброго, Марья Степановна.

Мы вышли молча. Я понимала, что Бабушка очень сердится, но не понимала – на кого? Если бы на меня, то она бы уже тридцать три раза рассказала мне, какая я врунишка, как нехорошо я поступила и как ей за меня стыдно. Но Бабушка молчала, а между тем мне очень хотелось спросить, взяла ли она подаренную мне «Мою первую русскую историю» и что же теперь будет? Пойду ли я завтра в детский сад? А если пойду – то не заставит ли меня Марья Степановна перед всеми извиняться? И самое главное – что делать с тем, что Катя и Света собираются прийти ко мне на день рождения домой в субботу или воскресенье! Да еще с подарком!

Но я боялась. Сама не знаю чего… С одной стороны, я действительно не врала – я же никому так и не сказала, что у меня день рождения, все они так решили сами. Но с другой… С другой стороны, надо было, наверное, остановить их всех, сказать им, что я просто хотела всем сделать приятное и тем самым хоть чуть-чуть побыть на месте тех, кто родился в положенное время года… Надо было их всех остановить, и… я почему-то этого не смогла. Почему?

– Нам с тобой нужно купить хлеба – не с чем будет ужинать, – наконец произнесла Бабушка. – Булочная, однако, уже закрыта. Придется идти в универсам.

И мы так же молча свернули к какому-то большому сияющему магазину.

Магазином в привычном для меня понимании этого слова его теперь назвать было сложно. Наш старый универмаг, в котором раньше стояли витрины, прилавки и – предмет моего самого пристального интереса! – кассы, за которыми в прозрачных кабинках сидели суровые тети в очках и беспрестанно стучали пальцами по клавишам, время от времени отрывая и отдавая покупателям маленькие бумажные квадратики, совершенно преобразился! Теперь он стал похож на большой склад, по какому-то странному принципу поделенный на секции. И если раньше в нем все было понятно: игрушки и все детские товары, например, на втором этаже, а, скажем, все ткани, нитки и спицы – на последнем, то теперь молочные продукты соседствовали с лопатами, а автомобильные запчасти продавались аккурат рядом с нижним женским бельем. Мы долго-долго плутали среди этого хаоса и вдруг вышли к огромному стенду, на котором помещалось очень много игрушек.

– Так… а вот и хлеб, – сказала Бабушка. – Стой здесь и никуда не уходи, я буду вот тут… Смотри, видишь?

– Ага. – Я едва повернула голову, с трудом заметив, что пекарня располагается сразу за стенкой секции игрушек. Мне было совсем не до этого!

Я просто обомлела перед этим игрушечным великолепием! Паровозики, блестевшие отчищенным серебром запчастей, разноцветные машинки, куклы, почти настоящие самолеты, только маленькие, всевозможные Барби в роскошных вечерних платьях, совсем «всамделишные», пугающие своей похожестью младенцы с запасами ползунков, распашонок и пеленок, кукольная мебель, посуда, игральные карты, настольные игры… и – мягкие игрушки! Мягкие игрушки, которых у меня никогда не было.

Нет-нет, не подумайте, я не была обделена! У меня была юла, отданная соседкой Зинаидой Степановной ко дню моего приезда из дома ребенка. Поскольку под красной ручкой у нее был зубчатый железный стержень, мне все казалось, что это такое специальное детское сверло. Из всех своих маленьких силенок нажимая на ручку, я думала, что с его помощью смогу просверлить в полу маленькую дырочку, заглянуть в нее и проверить: права ли Бабушка, утверждавшая, что люди, живущие под нами, страшно сердятся, когда я бегаю по квартире.

Кроме того, у меня была кукла-невеста. Она попала ко мне аккурат с той свадебной машины, которая увозила в загс мою Тетю и будущего Дядю Володю. Отбушевавшие торжества не помяли ее нарядного пышного белого платья и очаровательной короткой фаты, кокетливым веночком прикрепленной к почему-то синим волосам.

Но играть этой куклой я боялась. Во‐первых, потому, что мы с ней долгое время были… одного роста. Во‐вторых, она… ходила и разговаривала: если поставить ее на пол, поднять ее руку и легонько потянуть, то кукла послушно переставляла по паркету свои аккуратные белые туфельки, хлопала ресницами и тоненьким однообразным голоском без всякой интонации говорила «мама». При этом двигалась она с совершенно немыслимой для меня «черепашьей» скоростью, и малейшее убыстрение моих шагов приводило к тому, что кукла со страшным грохотом падала лбом в пол. В этот момент из кухни непременно вылетала Бабушка, подхватывала куклу, оправляла ее смявшееся белое платье и сбившуюся фату и начинала долгий разговор о том, что, какие бы игрушки ни попали в мои руки, от них не останется «рожек да ножек». Рожек у куклы я так и не нашла, сколько ни искала, а ее мощные ножки, немногим уступающие по толщине моим, еще надо было уметь выломать! Пару раз так «прогулявшись» с ней по квартире, я заскучала и от ее какого-то пугающе-неживого вида, и от однообразия этого «аттракциона». Кукла долго еще сидела, старательно тараща свои голубые глаза, на полке над моей кроватью, а потом Бабушка убрала ее в целлофановый пакет в шкаф – «чтоб не пылилась».

А еще у меня была гигантская неваляшка Надя – ее мне в неожиданном порыве душевной щедрости презентовала соседка с первого этажа Нина Ивановна. Изначально, конечно, огненно-оранжевая красавица была Машей. Но этот факт меня непонятным образом раздражал – не много ли Маш на одну нашу небольшую квартирку?

Правда, какое-то время это было удобно.

– Маша, – кричала, например, Бабушка из кухни, – иди мыть руки!

Руки я мыть не любила и поэтому решала, что сейчас Бабушка зовет неваляшку. Тем более что с ней мы тоже долго были почти одного роста. И поэтому, когда минут через пятнадцать в комнату влетала разъяренная Бабушка и кричала: «Маша! Ну что, я за тобой бегать должна? Сколько можно тебя звать?», я с самым невинным видом указывала на неваляшку и спокойно отвечала: «А она не хочет!»

Но скоро я заметила, что Бабушка от этого впадает в неконтролируемую ярость, и руки мыть все равно приходится. Так сама собой окончательно отпала необходимость в наличии в квартире двух Маш.

И неваляшка стала Надей. Но все равно за ее бесполезность и строптивость я ее недолюбливала. Дело в том, что ее практически невозможно было уложить спать, поскольку она была отчетливо сильнее меня. Я приходила к ней со своим одеялом и подушкой, стелила ей из тряпочек мягкую постельку, гладила по голове, ложилась рядом, показывая, что я тоже укладываюсь спать, – ни в какую! Когда же я осторожно пыталась пригнуть ее к земле, она вырывалась и, некоторое время покачавшись, неизменно выпрямлялась, словно солдат на посту, отчего все время казалось, она меня нарочно дразнит. Через какое-то время наши с ней отношения стали напоминать скорее ожесточенную схватку, нежели невинные детские игры. Я бросалась на нее всем телом, давя к земле, а она, круглая, обтекаемая, сперва отбрасывала меня, а когда я стала постарше и потяжелее – каким-то непостижимым образом все время издевательски выскальзывала, выворачивалась и, все так же неизменно улыбаясь всем своим круглым ликом, снова покачивалась, словно «подначивала»: «Нет, ты не заставишь меня делать то, чего я не хочу!»