Контур человека: мир под столом - читать онлайн книгу. Автор: Мария Аверина cтр.№ 34

Как же мне хотелось хоть на минутку пожить этой жизнью! Ну хотя бы заглянуть в нее краешком глаза теперь, когда я точно знала, что она существует! Ведь если в нее при помощи волшебства попала Наташа, значит, смогу и я? Именно тогда сама для себя я твердо решила, что когда вырасту, то непременно выучу все эти волшебные заклинания, и тогда у меня тоже будет такой же «паж», такая же Белая машина, такие же светлые и нарядные платья и такие же праздничные, радостные дни. Часами я простаивала у зеркала, добросовестно кусая кончик языка и твердя «ве… ве… ве…», поднимаясь на цыпочки и выгибая спину прямо-прямо, словно иду на высоченных каблуках, зачесывая, как и Наташа, хвост высоко-высоко и набок и очень расстраиваясь, оттого что он у меня получался маленьким и куцым.

А еще мне очень хотелось, чтобы она сейчас, пока я еще маленькая, как раньше, как в те дни, когда она приходила на занятия к Бабушке, тайком, заговорщически мне улыбнулась. Чтобы мы с ней снова вместе могли молчать об одном и том же секрете, который известен нам обеим: произнеси волшебные слова – и… чудеса развернут перед тобой все свои фантастические возможности!

Но сколько раз, возвращаясь из детского сада или из магазина, мы ни встречали бы Наташу, она никогда нас не замечала. Она всегда смотрела только на своего спутника, а он – на нее. Окружающий мир словно не существовал для них: он, огромный, элегантный, с какими-то отточенными, четкими, артистичными движениями, водил ее за собой за ручку, как маленькую девочку, стараясь примерить свои широченные шаги к ее женственной неспешной походке, и все время блаженно улыбался. А она, крохотная, изящная и радостно-послушная, словно сомнамбула, топала за ним своими высоченными каблучками, на короткое и почему-то неожиданно неласковое Бабушкино «здравствуйте» всегда отвечала так, как будто ее только что внезапно разбудили. Вздрогнув и всего на секунду вынырнув из своего блаженного сна, кивнув в ответ – совсем не видя и не понимая кому, – она снова поднимала голову туда, где чуть ниже неба в ответ на взгляд ее лихорадочно сияющих глаз неизменно расплывалась на бархатно-ночном фоне лица белоснежная улыбка.

Однажды, уже перед самым отъездом на дачу, мы возвращались домой из булочной. Наверное, у Бабушки было очень хорошее настроение, потому что от свежеиспеченного ароматного хлеба мне, после всех долгих просьб и уговоров, возражений, вроде того, что «есть на улице неприлично!» и «у тебя грязные руки!», все же была пожертвована хрусткая горбушка, которую я с огромным аппетитом жевала.

Мы уже поднялись было на ступеньки подъезда, когда дверь сама собой распахнулась и прямо на нас шагнула Наташа. За спиной, придерживая створку ровно над ее головой, высился Белый костюм. Бабушка невольно отступила, чтобы дать им дорогу, а я совсем растерялась: на Наташе было необыкновенно красивое платье желтого шелка, такие же желтые лакированные туфельки, а длинные роскошные волосы уложены были в высокую замысловатую прическу, подколотую белой лилией. И вся она была окутана тончайшим ароматом, который вышел из подъезда вместе с ней, мгновенно обнял и совершенно вскружил мою маленькую голову.

И тогда я вырвала свою руку из Бабушкиной и, неожиданно для самой себя, вздернув вверх своего фиолетового зайца, выпалила:

– Hare!

И совсем не зная, чем бы еще порадовать неземную Желтую Принцессу, в благодарность за все конфеты и жвачки, подаренные ею мне когда-то, я протянула ей самое дорогое и вкусное, что у меня в этот момент было, – мою горбушку.

Произошло секундное замешательство: Наташа замерла, Белый костюм захохотал каким-то низким, грудным, клокочущим смехом, а Бабушка, густо покраснев, снова схватила меня за руку и буквально зашипела:

– Маша!

Наташа, не глядя, скользнув по мне тонким развевающимся шелком подола, прошла к Машине, а Белый костюм, замысловато изогнувшись, все так же галантно удерживая дверь над нашими головами и смеясь, пропустил нас в подъезд.

Словно нахохлившийся сыч, Бабушка молча давила кнопку лифта, не замечая, что уже его вызвала. При этом она довольно сильно сжимала мою кисть, как будто боялась, что я вырвусь и убегу, но вряд ли это понимала. В полном молчании мы поднялись до половины этажей, когда, не выдержав боли и выдернув руку, я обиженно спросила:

– Я что, неправильно произнесла волшебное слово? Но ведь мой заяц и называется hare!

– Что? – рассеянно откликнулась Бабушка.

– Заяц же – это hare! – Я уже была готова плакать.

– Hare-hare! – Бабушка продолжала думать о чем-то своем.

И вдруг я почувствовала себя такой маленькой, ничтожной и никому не нужной, нелепой, неумелой, смешной, что с досады кинула недоеденную горбушку на пол лифта и в голос заревела.

– Это еще что за новости! – вдруг рассвирепела Бабушка. – Ты что это хлебом кидаешься? А ну немедленно подними!

– Не подниму! – кричала я, размазывая по щекам слезы вперемешку с соплями, которые совершенно неожиданно для меня хлынули из носа потоком. – Ни за что не подниму!

И для верности своих слов я швырнула еще и зайца.

Двери раскрылись – мы приехали на свой этаж. Побледневшая от гнева Бабушка шагнула из лифта, круто развернулась и вдруг неожиданно страшно, тихо, раздельно и четко произнесла:

– Если ты сейчас же не поднимешь хлеб, я оставлю тебя в лифте и пойду домой.

До закрытия дверей оставались считаные секунды. Но для меня они растянулись в долгое и мучительное время невозможности принять какое-то решение: остаться одной в лифте было страшно, но и поднимать горбушку я тоже не хотела. Странный дух противоречия взыграл во мне и все никак не мог уняться: обида на Бабушку за то, что она не позволила мне отдать прекрасной Наташе мою горбушку, мешалась с недоумением по поводу того, что Наташа словно бы и не заметила меня! Все это было густо «поперчено» раскатистым смехом Белого костюма, тем более странным, что лично я в этой ситуации не находила ничего смешного. Добавим сюда отчетливую боль в моей, машинально сжатой Бабушкой кисти руки – все это причудливо перемешалось в моей голове в какой-то густой ком, который я никак не могла распутать.

– Двери сейчас закроются, – грозно предупредила Бабушка. – Подними хлеб и никогда – слышишь? – никогда, – она прямо чеканила каждое слово, – не смей бросать его на пол! Ни-ког-да!

И так как-то она это сказала, что я, подхватив зайца и горбушку, пулей вылетела в уже закрывающиеся створки.

В звенящей тишине лестничной площадки было слышно лишь скрежет ключа в замке.

– Бабушка-а, – заканючила было я, утирая нос рукавом. – А если хлеб нельзя бросать, куда мне теперь его деть? Он же грязный… я же не могу его съесть.

– Хлеб грязным быть не может! – отрезала Бабушка и толкнула дверь в квартиру.

На нас мгновенно налетел Бим. Прыгая и заходясь от радостного лая, одним широким движением горячего языка он слизнул мои слезы и, тут же унюхав горбушку, выхватив ее из моей ладошки, проглотил. Благодарно виляя своим рыже-пепельным фонтаном, он крутился под ногами, заглядывая в глаза то мне, то Бабушке в ожидании добавки.