Начинай со своего дома - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Береславцева cтр.№ 7

– Я могу это и ей лично повторить! – усмехнулся Серебряков. – Хотите?

– К сожалению, у вас это не получится. Бабушка умерла восемь месяцев назад.

– Ох, простите, пожалуйста, – его взгляд тотчас стал серьёзным, а горячая ладонь опять накрыла мою руку. – Я не хотел вас печалить. Ваша бабушка была для вас очень близким человеком?

– Ближе всех, – просто ответила я. – Родители погибли, когда мне было чуть больше года, так что, сами понимаете…

– Понимаю. И ещё раз прошу прощения за свою бестактность!

– Ничего, – улыбнулась я и потихоньку высвободила свою руку из-под мужской ладони.

– Смотрите-ка, а вот и обещанная еда!

Он повернул голову в сторону миниатюрной официантки, которая в этот момент, с радостной улыбкой и большим подносом в руках, подходила к нашему столику.

– Спасибо, Светочка! – Серебряков обворожительно улыбнулся девице, отчего та заулыбалась ещё шире.

Я фыркнула про себя. Представляю, сколько у него поклонниц, с такими-то талантами! Вон и пожилая барменша не сводит глаз с нашего столика. Мда… Пожалуй, от этого сердцееда лучше держаться на расстоянии.

– Если что-то ещё нужно будет, Андрей Михайлович, вы только моргните, я мигом прилечу! – проворковала Светочка и, ловко расставив тарелки на нашем столике, поплыла в сторону кухни, плавно покачивая бёдрами.

Серебряков с удовольствием проводил её взглядом. Я усмехнулась.

– Я не ловелас, Александра, – мягко сказал он, заметив мою усмешку. – Просто, как и всякий художник, очень люблю красивых людей.

– Особенно женщин…

– Особенно женщин, – подтвердил он. – Разве это не естественно?

– В вашем случае было бы странным, если бы это было не так. Вы очень мужчина, и сами это знаете.

– Я очень мужчина? – переспросил он, улыбнувшись.

– Да. Бывают просто мужчины, а есть очень мужчины, – пояснила я. – И вы – ярчайший представитель этого редкого вида. Мужички нынче мельчают, вы же не будете с этим спорить?

– Мне нет дела до других мужчин, – равнодушно пожал плечами он.

– Да и мне тоже, собственно.

– Вы что, феминистка? – ужаснулся мой собеседник. – Или, того хуже, представительница иной ориентации?

– Боже меня упаси! – вздрогнула я.

– Ну слава богу! Прямо от сердца отлегло.

– Андрей Михайлович, у вас, наверное, времени в обрез перед отъездом? – перевела я разговор на безопасную тему.

– Не беспокойтесь, чемодан я уже собрал, – рассмеялся он. – Но вы правы, нам же ещё надо всё успеть. Ешьте, Саша, – вы позволите мне вас так называть?

– Называйте, как хотите, – милостиво разрешила я и взялась за ложку. – О, а супчик-то действительно недурён!

– Я плохое не посоветую! – серьёзно сказал Серебряков. – Приятного аппетита, Саша!

– Благодарю, Андрей Михайлович! И вам!

А спустя некоторое время мы с Серебряковым оказались в огромной мастерской, находящейся в пристройке к основному зданию театра. Именно тут, в таинственном помещении среди каких-то плакатов, длинными лентами разложенных на дощатом полу, свисающих с потолка странных конструкций и обилия всякой всячины непонятного для меня назначения, я и взяла первое в своей жизни интервью.

– У меня с собой список вопросов, Андрей Михайлович, – вытащила я из сумки тетрадь, когда устроилась в кресло у огромного окна, – на которые наш журнал хотел бы получить от вас ответы.

– Валяйте, Сашенька, – он закинул ногу за ногу и облокотился на спинку. – Расскажу всё, о чём пожелает знать ваше достопочтенное издание.

– Наше достопочтенное издание жаждет узнать всю правду о талантливом театральном художнике Андрее Серебрякове. Какой путь привёл вас в эту профессию, что подтолкнуло вас заниматься именно театральной живописью, а не, скажем, станковой? Читатели нашего журнала наверняка захотят узнать, кем были ваши родители и способствовали ли они вашему профессиональному становлению?

Выпалив эту тираду, я перевела дух. Как хорошо, что моя Сенька успела подготовить листок с вопросами, иначе выглядела бы я сейчас полной дурой!

– Вы знаете, Александра, – качнул ногой Серебряков, – в детстве у меня, по сути, и выбора-то не было. Матушка моя служила в театре актрисой, и я ошивался у неё в гримёрке чуть ли не с рождения. Поскольку отец бросил нас, когда мне не было и месяца, а бабушек-дедушек мне не довелось узнать, моя бедная мамочка брала меня с собой на работу, где и оставляла под присмотром всего персонала театра по очереди. Особенно же я полюбил дядю Жору, тогдашнего художника-декоратора. Ещё бы, у него в мастерской было столько всего интересного!

– Значит, именно он привил вам тягу к искусству?

– Ну что вы, Сашенька, – усмехнулся Серебряков. – Дядя Жора был, возможно, и неплохим художником, но мало кто об этом догадывался. В нечастые свободные минуты он мог за мгновение намалевать афишку или расписать задник, но по большей части весело кутил с точно такими же творческими людьми или тихо спал в своей мастерской.

– Но как же ваша мама оставляла малыша на такого ненадёжного человека? – ахнула я.

– После того, как однажды я закатил рёв, когда у меня забрали из рук кисти, мама поняла, что меня лучше не трогать. А когда я подрос, то стал полноценным помощником дяде Жоре, который к тому времени устал от свободной жизни, бросил пить и вдруг женился на моей маме.

– Ого! – воскликнула я. – Ничего себе поворот!

– Согласен, лихо жизнь накрутила. Так что, отвечая на ваш, Саша, вопрос об участии родителей в моём профессиональном становлении, могу сказать, что да, участие было непосредственным и очень ощутимым!

– Скажите, Андрей Михайлович, а в художественной школе вы учились?

– А как же! Разглядев мои способности, дядя Жора посоветовал маме отдать меня к хорошему педагогу, что она и сделала. Школа, в которую меня определили, находилась…

Серебряков продолжал говорить, а я вдруг вспомнила, что ещё не спала сегодня. Нашла когда думать об этом, дурёха, во время ответственного интервью! Я постаралась широко открыть глаза, пристально всматриваясь в лицо напротив. Голос Серебрякова, который сначала мне казался по-мужски будоражащим, превратился в сплошной монотонный гул. И чем дальше он говорил, тем сильнее и крепче сонная вялость охватывала меня. В голову лезли какие-то смутные образы индейцев с томагавками в руках, скачущие на ярко-рыжих львах. Как интересно он рассказывает, сквозь дремоту думала я. Только почему эти дядьки с высокими разноцветными перьями в волосах так похожи на моего нового знакомого? Все, как один. Ах, нет, в руках у них уже не топорики, а кисти со стекающей краской, которая капает на траву, оставляя за собой разноцветные масляные дорожки. Вот бы пробежаться по ним босиком! Совершенно явно я увидела под ногами яркую лужицу и, окунув в неё правую ногу, провела большим пальцем кривую загогулину. Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек, рассмеялась я и… проснулась. Надо мной склонилось озадаченное лицо моего интервьюируемого.